— Учитель, не оставляйте меня! — сказала Шарлотта.
Калиостро, помолчав, ответил:
— Скорее вы меня оставите, дитя мое, чем я вас покину.
— Я вас оставлю? Это может случиться, если вы оставите сами себя! — с жаром прошептала Шарлотта и снова склонилась на его плечо.
4
Старуха Медем, видимо, была расстроена и невнимательно слушала Шарлотту. Та сидела на низеньком табурете и пела, аккомпанируя себе на арфе. Казалось, девушка похудела, хотя лицо ее не было меланхолическим, а освещалось скрытой, чуть теплившейся надеждой. Последние дни Анна-Шарлотта была особенно неровна, то молча сидя часами, то вдруг прорываясь какой-то буйной радостью. Сегодня был день тихой, элегической грусти. И романс, который она пела, подходил к ее настроению. В нем говорилось о разлученных влюбленных, которые одиноко поверяют свои жалобы, одна — лесным деревьям, другой — морским волнам, и арфа передавала то влюбленные стоны, то шум дубравы, то морской тихий прибой. Окончив песню, девушка не поднималась, а рассеянно перебирала струны, словно не желая, чтобы звуки улетели бесследно.
— Чьи это слова, Лотта? Я что-то позабыла.
— Чьи это слова? — задумчиво повторила Шарлотта и поправила волосы.
— Да. Ты сама, верно, не знаешь.
— Нет, я знаю очень хорошо.
— Чьи же?
Шарлотта улыбнулась.
— Имени этого поэта я не могу произносить в вашем доме.
— Что за странное выражение «в вашем доме»? Разве дом твоих родителей вместе с тем не твой дом, дитя мое?
— Конечно, так, но не я устанавливаю в нем разные правила и запрещения, я подчиняюсь и нисколько не выражаю неудовольствия.
— Можно подумать, что ты в тюрьме.
— Никто этого не подумает, милая мама, и я не думаю.
Мать подошла к Шарлотте, все продолжавшей сидеть на табуретке, и прижала голову к своей груди.
— Любишь? — спросила она, помолчав.
Девушка ответила, слегка усмехаясь:
— Ты видишь, я благоразумна и скрываю довольно хорошо свои чувства. Я не настолько люблю того, кого нельзя здесь называть, чтобы из-за этой привязанности забыть все, но я ни за кого не пойду замуж, кроме как за него. Я думаю, что я этим никому не причиняю огорчения.
— Бедная Лотта! — проговорила г-жа Медем и задумалась.
— Но, мама, что с тобою? Ты сама чем-то расстроена.
— Нет, ничего!
— Ну как же ничего! Я вижу, чувствую. Ты не сможешь обмануть моего сердца. Скажи, дорогая, скажи, как я тебе сказала.
Г-жа Медем вздохнула и тихо ответила:
— Очень горестно ошибаться в людях, встречать вместо дружеского участия черствый педантизм. Особенно в тех людях, к которым идешь с открытым сердцем…
