– Ты слышала, Матвевна, чего поезд-то остановили перед самой станцией?
– Это когда народ с полок попадал?
– Ну да.
– Нет, не слыхивала, а чего?
– Сказывают, в десятом вагоне мужик повесился. – Господи помилуй! А по какой-такой причине, не сказывают?
– Сказывают, что от несчастной любви.
– Господи Иисусе! Насмерть?
– Да нет. Ты знаешь, за что он повесился?
– Нет, откель мне знать?
– Стыдно вслух произнесть, ухо-то наклони…
– Да ну!?
– Вот те крест.
– Скольки годов живу, такого не слыхивала. И чего он, подлец, такое надумал?
– Сказывают, что евоная краля с ним в купе ехала. А уж он перед ней и так, и эдак, а она, сказывают, ни в какую. Я, говорит, другого люблю, и баста.
– Ну? А он что?
– А он, сказывают, осерчал и говорит, если не тебе, так никому. Петлю, сказывают, из лески сделал, на это место надел, да с полки-то и сиганул в сердцах.
– Пресвятая Богородица! Чего только люди не придумают.
– Да уж. Как кричать-то стал, страдалец, люди прибежали, а он висит кверху ногами.
– Господи помилуй! Сняли, что ль?
– Как же, снимешь тут, леска-то вострая. Видать, знал, что говорил. Повисел чуток, да и упал наземь.
– Леска, что ль, оборвалась?
– Как же, оборвется. Сказывают же тебе, леска крепкая, на сома, видать. Все его причиндалы и отлетели.
– Господи, страсть-то какая!
– Доктор из «Скорой помощи» так и сказал, травматическая анпутация.
– Это как же понимать?
– А это, будто трамваем отрезало, я так понимаю.
– А краля что же?
– А краля, сказывают, хвостом-то крутила, а вид на него, знать, имела.
– Ну-у!
– Да-а. Как она про это прознала, так с поезда на ходу и кинулась.
– Боже праведный! Убилась?
– Это не знаю, врать не буду. Пока люди кран-то дернули, да пока поезд остановился, ее и след простыл. Видать, убилась сильно, да кто и подобрал. Там, сказывают, дорога рядом проходит.
– Господи Иисуси! Прямо как Ромева и Жулета.
Кзыл-Орда, несмотря на свое звучное название, оказался небольшим пыльным сонным городком, внешне ничем не отличающимся от небольших южно-российских городов, повидать которых мне довелось немало. Кроме, пожалуй, повышенного количества казахов среди прохожих, что, впрочем, было вполне естественно.
Более всего поразило меня появление на привокзальной площади огромной телеги, запряженной вполне живым двугорбым верблюдом. Я даже шла за ним некоторое время, чтобы получше разглядеть, завидуя при этом его спокойствию и неторопливости.
Во время этой прогулки мне в голову пришла мысль купить верблюда вместе с телегой и отправиться на нем домой, ночуя под открытым небом и питаясь лепешками и верблюжьей колючкой. Колючками, естественно, будет питаться верблюд, а лепешками я. К тому времени, когда мы доберемся до цели, про меня уже все забудут, а выглядеть я буду так, что никто меня и не узнает.
