Боевое содружество… Леонид без всякого преувеличения может сказать, что за это время стали они словно родные братья. Больше того, не каждый знает о своем брате столько, сколько они знают друг о друге, и не каждый доверится брату так, как доверялся — заслуженно доверялся — друг другу любой из этих людей, родившихся в разных концах нашей огромной Родины и полюбивших ее пуще души собственной…
Петя Ишутин ростом пониже Леонида, но силой, пожалуй, нисколько ему не уступит. Упрется — не колыхнешь, будто столб, врытый в землю. Целый год они маялись вместе в лагере для военнопленных, полгода с лишком партизанили в чужой стране: трудностей и опасностей было пережито столько, расскажешь кому — и не вдруг поверит… За все это время Леонид не слышал, чтоб Петя пожаловался, не видел, чтоб струхнул. Ни на миг не гас лихой блеск в его глазах, ни разу не клонилась голова, моля о пощаде.
Охранники в лагере прозвали Петю «Ротер Тойфель» — Красный Дьявол — и, как это ни странно, не на шутку побаивались его. Желая сорвать зло, немцы порой придирались к Пете ни за что ни про что. Навалятся всей сворой, хлещут плетьми, бьют дубинками. Но прикусит Петя язык и ни единого стона не издаст, чтоб слабостью своей палачей не порадовать, хотя полосатая куртка каторжника намертво прилипает к глубоким, кровавым рубцам на спине. А когда отпустят его истязатели — затянет во весь голос разухабистую частушку.
Друзья не раз уговаривали его затихнуть, притаиться, не дразнить убийц, но Петя смачно сплевывал, яро, словно необъезженный конь, поводил белками: «Двум смертям не бывать, одной — не миновать!..»
А потом, когда они вырвались на волю и слава о русских партизанах широко разошлась по селам Италии, там о «Ферро Пьетро» — Железном Петре — складывались легенды.
Родился и вырос он в маленькой сибирской деревушке, затерявшейся в густой тайге. Отец его, Матвей Тимофеевич Ишутин, по обычаю, издревле заведенному в этих краях, весной и летом пахал землю, сеял, косил сено, а осенью и зимой промышлял зверя в тайге.
К весне в клети набирались целыми охапками пушистые шкурки белок, горностая, соболя, черно-бурой лисицы. Однако высшей ступенью охотничьего искусства Матвей Тимофеевич почитал единоборство с медведем, общепризнанным хозяином тайги. Тут мало чуткого уха и меткого глаза, требуются хладнокровие, отвага. А этих-то достоинств у коротконогого, коренастого, как бортина, Матвея Тимофеевича с лихвой хватило бы и на пятерых. Быть мужчиной, по его убеждению, значило быть охотником. И понятно, что сына своего единственного он начал таскать в тайгу, когда тот был еще ростом поменьше хорошей двустволки.
