— Эх, когда-то выберусь снова в тайгу, прихватив с собой Дозора! — с жаром воскликнул Петя, но тут же помрачнел. — Хорошо, если жена ружье не продала. Невзлюбила она мои походы в тайгу. Проброжу дня два-три, вернусь, а у нее лицо темнее тучи. Посуду моет — чашки и тарелки разговаривают, шаг шагнет — из-под каблуков искры скачут. Был такой случай. Взяла Вика ружье, положила на порожке и нацелилась дверью прихлопнуть. А дверь-то у нас тяжеленная. Ставит вопрос ребром: «Или я, или тайга!..» Глаза, будто угольки, горят. Екнуло мое сердце, угробит, думаю, такую бесценную вещь! Подскочил к ней, поцеловал и выпалил: «Ты!..» Растаяла…
— Теперь уж не будет пилить, поцелует — убаюкает, разбудит — снова поцелует, — утешает Петю длинный и тощий, как Дон-Кихот, Дрожжак.
Но тут в разговор вмешивается Сережа Логунов, обладающий феноменальной способностью обо всем слышать и разузнавать прежде всех, и мысли друзей принимают совершенно другое направление.
— А мы, — заявляет он, — идем в Порт-Саид. Оттуда завернем в Каир…
И сразу же в ответ раздается недовольный гул:
— А почему не домой — прямиком?
— Чего мы в этом Египте не видали?
— Или союзники замышляют присоединить нас к своей армии?
— Фигу им с маслом!
— Почему не сказали об этом сразу, в Неаполе?
— Пошли к начальству!
— Пошли!
— Тсс… — Леонид поднял руку. — Не стоит, товарищи, шум затевать. В Греции, на Крите и Кипре — немцы. Пройти через Босфор невозможно. Поэтому придется добираться кружным путем.
Вот, значит, в чем дело. Ребята все поняли, но настроение, конечно, лучше не стало. Особенно раскипятился вспыльчивый Дрожжак:
— В таком разе, ехать нам еще месяц, а то и два. — Желваки на скулах заходили, лицо пошло красными пятнами.
У Сажина характер другой — мужик он степенный, неторопливый, понимает, что против рожна не попрешь.
— Долго терпели, Микола, — урезонивает он Дрожжака, — столько-то уж потерпим. Не растравляй себе душу попусту.
Однако не урезонил, а только хворосту в костер подбросил:
— Попусту, говоришь?! Тебе, конечно, что? Доберешься к концу войны и будешь рад.
Такого уж и Сажин, при всем его мирном нраве, не стерпел, жилы на шее вдруг вздулись, и он чуть бойцовским петухом не набросился на друга своего закадычного:
— Иди вон прыгни через борт и плыви прямиком до жинки своей разлюбезной!
— А что, и поплыву.
— Жми! Там, говорят, акулы тебя ждут не дождутся.
Посмотрел Леонид на них и усмехнулся. Пусть, мол, их шумят, спорят. Плыть еще долго, не то заблагодушествуют или, еще того хуже, затоскуют от безделья, забьются в свои раковины, и, глядишь, постепенно пойдет на убыль прежняя боевая спайка.
