Вдруг в его памяти встает, как живой, отец. Он в серой шинели, в папахе, перетянутой алой лентой. В ушах гремит первый собственный выстрел и последний наказ отца: «Впредь, сынок, не в потолок стреляй, а по врагу целься!..» Нет, все равно он добьется своего, во что бы то ни стало добьется! Идет Леонид в РИК, в райком, волнуется, горячится. Но и тут, и там ему заявляют наотрез: «А как думаешь, товарищ Колесников, в тылу люди нужны или нет?..»
Леонид шлет телеграмму на имя наркома обороны.
Он дни и ночи отправляет на фронт лошадей, смотрит, как туда, на запад, уходят битком набитые солдатами эшелоны, и с нетерпением ждет ответа из Москвы. А враг уже в Пскове, враг подбирается к Новгороду, бомбит родной Ленинград.
И снова — в который уже раз — он прибегает в военкомат… И наконец слышит заветное слово. Два долгих месяца ждал он этого мига. Без памяти летит домой.
— Маша, сбылось!
— А мы?.. — Маша понимает, что Леонид прав, что он не может по-другому, но остаться одной с двумя малыми детишками?.. Да вот-вот появится на свет и Таня. — А если немец придет?
— Как так придет?
По правде говоря, Леониду до этой минуты даже в голову не приходило, что враг может добраться до Оринска. В самом деле, что будет с Машей и детьми, если город возьмут немцы?.. Круглые сутки хлопоча насчет лошадей, он не успел даже эвакуировать свою семью. Эх…
— Маша, так и знай, мы их обратно прогоним!
Маша без сил опустилась на стул. С какой-то глубокой тоской вымолвила:
— Леня! Чувствует сердце, не свидеться нам снова с тобой…
— Глупенькая моя, или думаешь, всякий, кто идет на фронт, обязательно умирает?
— Нет, не увидимся мы больше с тобой, Леонид. Кому-то из нас не дожить до встречи. Помнишь, в первый день, как приехали в Ленинград, мы пробродили до самого утра, белой ночью любовались? Тогда я сказала тебе, что слишком уж я счастлива, как бы, мол, не оказалось коротким оно, мое счастье. Так и вышло.
Поднял Леонид по очереди на руки своих сыновей, расцеловал и наказал:
— Будьте умненькими, слушайтесь матери…
А со старшим, с восьмилетним Жорой, побеседовал, как с равным:
— Ты теперь остаешься в доме за хозяина. Смотри, береги маму.
Напоследок Леня попрощался с приунывшим, словно бы понимающим, какие здесь творятся события, Джульбарсом.
— Ну, Джульбарс, давай лапу…
Пес подал лапу, лизнул хозяина в щеку, протяжно завыл.
Маша вместе с ребятишками проводила его на вокзал.
Лязг, дым, тревожные гудки. Неимоверно длинный состав, красные вагоны. Поют, пляшут, плачут … Последние слова, последние взгляды, прощальные поцелуи. Одно общее, огромное, как океан, горе и отдельные, свои, особые беды.
