— Великолепно, Евгений Алексеевич! — начал трясти он оцепеневшего Евгения с непритворным восторгом. — Вы продемонстрировали европейский класс! Управились с этой старой колымагой, как с аэропланом — с «берлиэ», как с «Блерио»! У него же талант спортсмена, изумительное чувство машины, — добавил ММ-старший, обращаясь к дамам, постепенно приходившим в себя.
Репутация Евгения была спасена, но с тех пор он стал ездить гораздо осторожнее. И в будущем, оказываясь за рулем, несмотря на насмешки приятелей, старался вести машину небыстро, нерезко, с поправкой, как он говорил, «на дедушку». Вообще же чувствовал себя лучше, когда за рулем сидели другие.
Однако опыт управления автомобилем в том далеком 1912 году сослужил Евгению хорошую службу. Ни в одном журнале не смог бы он вычитать того, что почувствовал собственными руками и ногами, всеми своими нервами, сидя за рулем. Вопросы устойчивости и управляемости перестали быть для него абстрактными материями. И все более хотелось создавать свои автомобили — быстрые, удобные, легкие.
К весне 1913 года проект автомобиля «Орел», над которым директор и его молодой сотрудник работали днями и ночам, забросив дела и личную жизнь, был готов. Он рассчитывался под усиленный вариант двигателя воздушного охлаждения, созданный ими в прошлом году, под детали и агрегаты механизмов, употреблявшихся в сельском хозяйстве, и чем-то неуловимо напоминал двуколку и сенокосилку одновременно. На проект Михаил Михайлович возлагал большие надежды — все свои средства и силы вложил в него. И возможно, как говорили знакомые, «сорвал бы банк», если бы не суровая реальность частного предпринимательства.
Международная обстановка становилась все более напряженной. Летом 1913 года в воздухе стало попахивать военной угрозой. Русско-германские отношения обострились. Немецкие промышленники и коммерсанты, которых до того времени в России было множество, поспешили изъять свои вклады из русских банков и реализовать имущество. Трое немцев, крупнейших кредиторов Михаила Михайловича, потребовали срочной выплаты по векселям, угрожая в противном случае немедленным судом и описью. Чтобы избежать этого, директор мог сделать только одно — продать всю заводскую движимость, рассчитать персонал, а постройки и землю заложить.
В июле Михаил Михайлович позвал к себе в кабинет Евгения, выложил перед ним жалованье по август включительно, показал векселя и, разведя руками, печально улыбнулся. Евгений все понял. Они попрощались, стараясь не давать волю чувствам, которые родились в совместной работе, в безумном увлечении идеями, оказавшимися столь непрактичными. Два человека разного возраста, разного социального происхождения, с разными средствами и семейными обстоятельствами стояли друг против друга в небольшой конторке, боясь разрыдаться и броситься друг другу в объятия. А за окном моросил мелкий дождик, что-то распевал пьяный парень, шлепающий босиком по жидкой грязи, а бабка Акулина лениво переругивалась с теткой Матреной.
