Николай доплелся до лавочки, плюхнулся на самый край, едва не свалился. Потом разложил покупки рядом с собой. Пьяно икнул.
Бабки, поджав губы, молча качали головами.
– Вон гостья к тебе, Коля, – другая бабка кивнула в мою сторону.
Коля снова икнул. Сообщение не произвело на него никакого впечатления.
Я разглядывала его, соображая, в состоянии ли этот пьянчужка внятно ответить хоть на какой-нибудь вопрос.
– Дядь Коль, а бабуля мне мороженое купила, – похвасталась девочка.
Дядя Коля кивнул, продолжая икать, распечатал зубами бутылку, выпил из горла добрую половину. Потом разбил об угол лавочки яйцо, поднес ко рту и со странным звуком втянул в себя его содержимое. На подбородке у него повис яичный белок. Он, не замечая этого, откусил от батона и, сопя, как паровоз, принялся жевать. Затем повторил процедуру с бутылкой и яйцом.
Старушки смотрели на него с брезгливым отвращением. А он, разбив третье яйцо, протянул его малышке:
– П-пей, Светка. Вкусно.
Женщина притянула девочку к себе:
– Отстань от ребенка, пьяный ирод!
Малышка вырвалась из ее объятий и заканючила:
– Я только попробую, бабулечка.
Женщина подхватила Светку, несмотря на ее протесты, и скрылась с ней в подъезде.
– Ой-ой, какие мы культурные! – Николай запулил яйцо на газон, видимо, насытившись.
– Николай Степанович, я из милиции и хотела бы с вами побеседовать, – решилась все-таки я.
Он уставился на меня мутным взглядом:
– Чево?
– Я бы хотела с вами побеседовать.
– Из мили-иции. Да что твоя милиция могет? Ниче она не могет. Вон мать у меня убили. Думаешь, найдет убийцу твоя милиция? Ха! Как же!
– Давайте, Николай Степанович, все-таки поговорим, только не здесь, а лучше у вас дома.
– Ну, айда!
Он поднялся, прихватил свою провизию и направился в подъезд. Уже около двери выяснилось, что он то ли забыл, то ли потерял свой ключ.
– Держи, – Николай протянул мне батон и пакет с яйцами, поставил бутылку у порога. – Я щас.
Выйдя вслед за ним, я стала свидетельницей акробатического трюка. Николай, цепляясь за раму и проклиная все и всех, полез на подоконник.
– Щас ведь сверзишься, окаянный, – встряла одна из старушек.
Он и в самом деле, не удержавшись, грохнулся. Однако вскочил и, взревев: «Не боись, баб Шур», вновь бросился на абордаж. На этот раз более удачно. Форточка была открыта. Он скользнул в нее и… раздался грохот. Потом тишина.
– Убился, сердешный, – прокомментировала баба Шура.
Но через несколько минут он вывалился из подъезда:
