На работе сестра расхваливала меня: учится в институте, не пьет...
Женившись, я переехал к жене. Провожая меня, Никола расчувствовался и чуть было не подарил мне чучело крота.
"Ты только не выписывайся из квартиры, -- сказал мне на свадьбе Феликс. -- А то снимут с очереди. А так лет через пять что-нибудь получишь. -- Он оглядел танцующих и тихо добавил: --Мужчине всегда нужен простор для маневра, учти! Я же вот не выписываюсь". И пошел приглашать мою тещу.
Когда я привез жену, чтобы показать ей нашу дачу, и отец стал нахваливать ей природу и воздух, а потом, желая, очевидно, поразить, подвел к погребу и сказал, что после войны в нем умещалась вся наша семья, восемь человек, она покачала головой: "Ну, вы даете!..", напомнив мне лейтенанта в военкомате.
Мы развелись уже после смерти отца.
Последнее время отец грустил, что дети редко бывают на даче и не всегда собираются в день памяти матери. Но тут же находил оправдание тому: "У девчонок наших семьи, дети. Хочешь, да не вырвешься, -- он срезал цветы с клумб и передавал мне для букета. -- Юрка на гастролях. Феликс в командировке. Ничего, мы и вдвоем сходим. Подожди, еще ромашек возьмем".
Полина Ивановна засовывала отцу в карман валидол, поправляла галстук, и мы с ним неспешно шли по лесной дороге к кладбищу.
На обратном пути он рассказывал мне разные истории.
Отец бодрился до последнего. Возможно, он хотел подбодрить меня.
Когда его привезли в больницу, он на мгновение пришел в себя и, сжав мою руку, пообещал выжить. "Пустяки, выберемся, -- он прикрыл глаза, но руку не отпустил. -- Ты помнишь дома, построенные дедом?.."
Я сказал, что помню.
-- Ну и славно, -- вздохнул отец. -- Мы с тобой еще туда сходим. Я тебя проверю...
Я помнил, что дед по отцу был архитектором и построил несколько домов в нашем городе -- в районе Литейного и на Петроградской. Еще он построил вокзал, кажется, в Великих Луках, разрушенный в войну. Когда я был мальчишкой, отец показывал мне эти дома, и мы стояли напротив них, заходили в гулкие парадные с витражами, отец что-то рассказывал мне. На отце был кожаный реглан, а на мне -- школьная гимнастерка с ремнем и фуражка. Я ел мороженое и нетерпеливо посматривал в сторону "Победы" с шашечками на капоте и дверях, которая ждала нас. Отец получил тогда гонорар в журнале и вез меня в ЦПКиО, чтобы я прыгнул с парашютной вышки.
-- Да, помню, -- повторил я. -- Конечно, помню.
-- Не забывай, Иван Иванович, -- проговорил отец. -- Сейчас ты этого не поймешь, потом...-- Он открыл глаза. -- Не бойся, я выживу. Эх, покурить бы...
