Когда наконец в ноябре 1270 года от Рождества Христова на горизонте показались очертания городских укреплений, раздались неистовые крики радости. Кричали даже самые твердые духом. Зимнее солнце заливало священным светом каменные стены цитадели тамплиеров, охранявшей вход в Акру. Сверкающие башни так величественно возвышались над городом, словно перед ним был сам Эдем.
Три испанских корабля плавно вошли в залив. На палубе все бормотали благодарственные молитвы. Рыцари высыпали в город, словно муравьи, набросившиеся на останки мертвой зверушки. Это мало походило на то славное прибытие, которое дядюшка Рамон не раз описывал нам в трюме во время шторма. Однако оно все-таки было триумфальным: мы остались в живых.
Орден Калатравы потерял семнадцать человек; нас осталось только восемьдесят семь.
Спотыкаясь, мы поднялись по каменным ступеням, ведущим на открытую рыночную площадь, и там наших командиров приветствовали коннетабль и другие знатные жители города. Представители трех главных орденов — тамплиеры, тевтонские рыцари и госпитальеры — радостно приветствовали своих собратьев и готовы были проводить нас в предназначенные для нас помещения.
По нашим рядам быстро разнеслись слухи о том, что несколько тысяч неверных окружили город. Один из рыцарей шепотом рассказал новость своим братьям, а те в свою очередь передали другим. Вскоре об этом уже все знали. Оказывается, город был осажден. Но страх, который это сообщение породило в моей душе, быстро прошел, когда я принялся осматриваться по сторонам. Необычность места, куда мы прибыли, вызвала во мне живейший интерес.
Рядом с крестоносцами стояли городские жители в удивительных нарядах: белые тюрбаны, замысловатые головные уборы, пурпурные туфли с загнутыми кверху носами, золотые нарукавники, по форме напоминавшие дьявольских змей. Любопытные зеваки смотрели на нас так, словно мы были беженцами, явившимися, чтобы поклоняться на каком-то первобытном алтаре. Голые по пояс юноши продавали хлеб грубого помола и душистые зелья, оставлявшие во рту неприятный привкус. Проститутки, украшенные драгоценностями, мелькали в тени, словно опасная, усыпляющая приманка.
Узкие улочки тонули в дымке горящего фимиама. Позолоченные церкви были выложены из соленого выщербленного красного камня. Над обреченным городом вздымались башни.
После того как несколько месяцев мы вынуждены были довольствоваться зловонным воздухом корабля, мы, как странники в пустыне, жадно глотали сырой ветер. Город был словно пропитан солоноватым бальзамом — здесь пахло избавлением моего брата и моей свободой.
