А кому, собственно говоря, польза, что его выволокли из танка, притащили в подвал?
Товарищам это не пошло на пользу. Так им бы, возможно, удалось пробиться к своим, а сейчас из-за него, безногого, они мыкаются в немецком тылу и навряд ли выберутся подобру-поздорову.
Но товарищи не только мыкаются — они воюют в тылу! Хорошо, ночи темные, длинные. Хуже пришлось бы летом, да еще если угодить в полнолуние…
Оставил бы его лейтенант в танке — все было бы давным-давно кончено, поскольку танк вскоре загорелся, а Черемных все равно был тогда без сознания. И не узнал бы, что сделался калекой. И уберегся бы от мучений. И не подавлял бы сейчас желание стонать от боли. И не нужно было бы прислушиваться к каждому выстрелу там, наверху, на земле, к каждому шуму и шороху, которыми до краев наполнена ночь.
Вот ему снова начали мерещиться шаги над головой, и Черемных пристыдил себя: нельзя же до такой степени опускаться, самому себе на нервы действовать!
Надо заставить себя поразмыслить о чем-нибудь совершенно постороннем.
Однако шаги над потолком становились все отчетливее, и вскоре сверху донеслись голоса.
«Что это нашим взбрело в голову снова забраться в дом? Наверно, Тимоша, трофейная его душа, вознамерился еще что-нибудь перетащить в подвал. Все заботится обо мне… Но почему он разговаривает так громко?»
То был чужой голос, то были чужие шаги.
Черемных затаил дыхание.
В горле у него сразу пересохло, в висках застучало.
Он потянулся к пистолету.
16
Лейтенант спал, как бы все время сдувая с губ легкие пушинки. Огонька, который трепетал на конце фитиля, хватало на то, чтобы осветить все черты красивого лица; только глазные впадины и ямочка на щеке оставались в тени.
Черемных позвал шепотом — лейтенант не слышал, позвал вполголоса — не слышал.
Как же быть?
А вдруг он чихнет во сне, кашлянет или всхрапнет?
И плошку нужно погасить осторожности ради.
Черемных уже решился было позвать лейтенанта во весь голос, но в это время над головой затопали сильнее, голоса раздались отчетливее, и лейтенант проснулся.
Он сел на тюфяке, взлохмаченный, розовощекий.
Черемных приложил палец к губам, а затем показал на потолок.
Лейтенант схватился за пистолет.
— Немцы в доме, — сказал он прерывающимся голосом и таким тоном, будто первым сообщал Черемных эту новость, — Вдруг хозяева?
— Плохо дело. — Черемных опасливо вгляделся в тот угол, где темнела дверь.
Лейтенант тоже не отрывал взгляда от двери, ведущей в дом.
Он поспешно погасил огонь.
