— Были бы все такие рядовые! — подал голос Черемных. — Давно бы Гитлеру устроили капут. Будь моя воля, я бы тебе, Пестряков, сразу присвоил звание лейтенанта…
В подвале прозвучало слово «лейтенант», и все, как сговорившись, оборвали разговор и завздыхали.
Сердце Пестрякова зачастило. Ах, сынок, сынок!
— Может, лейтенант обиделся, что я командование над подвалом принял?
— Зачем ему мельчить? — промолвил Черемных. — Он и сам понимал, наверно.
— Ах, сынок, несчастливый какой! — Пестряков удрученно махнул рукой, сильно вылезшей из рукава шинели. — В берлоге гитлеровской пострадал. Как-то он интересно объяснял слово «берлога».
— Что-то про медведя, про нору, — напомнил Черемных.
— Сюда, в Восточную Пруссию, ни один уважающий себя медведь не забредет. Ты их леса видел? Все под метелочку. Хворост в кучи собран. Каждой шишке счет ведут.
— То ли дело у нас на Урале! — оживился Черемных. — Тайга золотая!
— На Смоленщине тоже леса подходящие. И прокормят тебя. Особенно вокруг Рудни. На Духовщине. Чащоба! Или окрест Дорогобужа. Там партизанская столица была.
— Мы теперь тоже наподобие партизан, — сказал Черемных.
— Партизаны, между прочим, тоже не все свое звание оправдывали. — Пестряков нахмурился. — Иные на лесных дачах от фашистов прятались. Вроде дачников. Ну а нам некогда прятаться. Те разведданные, которые лейтенант нес, устарели. Значит, айда в новую разведку!
Тимоша вскочил на ноги и уже потянулся к оружию, но Пестряков остановил его:
— Ты, Тимошка, отдохни. А я свой НП отсюда на чердак переношу. Если смотреть — так уж в оба глаза!
Пестряков надел каску, повесил на грудь автомат, ощупал левое плечо и решительно шагнул к подоконнику.
41
— Открой форточку, Тимоша.
— Опять зубами стучать приметесь, Михал Михалыч. Зябко на дворе. Снегом пахнет.
— Все-таки открой, — попросил Черемных. — Хочу послушать.
— Замерзнете, — предупредил Тимоша. Он выдернул из проема подушку.
Серый свет просочился в подвал, но его не хватало, чтобы осветить дальний угол и кушетку, на которой лежал Черемных.
— Пулеметы спорят, — прислушался Тимоша. — Наши, слышите?
— Откуда ты, Тимоша, знаешь, чьи это пулеметы?
— Что ж, я их по голосам не различаю? Ну как же! Это вот фашист. Басовитый такой. А это наш, голосистый. Он почаще бьет.
— Пестрякова не слыхать?
— Во дворе тихо. Наверно, на чердак забрался. Опосля, точнее сказать после, и я подамся туда. Дать воды?
— Только напился.
— Горшок не требуется?
— Покамест нет.
— А вы не стесняйтесь. Если подошла нужда. Прикрыть перинкой?
