Я улыбнулся:
– Кювье… Длинные ноги, сексуальное меньшинство, облава в кабаре определенного сорта, внезапное молчание о беглеце из тюрьмы Фреси, который все еще в бегах, а ему, возможно, нужны деньги, даже наверняка, речь идет о беглеце – короче, я говорю о Латрюи[1] или Латюиль[2], по кличке Шошотт[3].
– Латюи.
– Я не знал точно фамилию. Итак, это правда?
– Да, но держите эту блестящую игру ума при себе, Бюрма. Если я найду хоть малейший намек, вышедший из-под пера, ну, скажем, Марка Кове, я позволю себе сделать вам большую бяку на основании того, что в тот самый день вы таскались на улицу Франк-Буржуа.
– С чего вы взяли, что я пойду все рассказывать Кове? Мне это и в голову не приходило.
– Тем лучше.
– Итак, по-вашему, этот Шошотт пришил Кабироля?
– А вы предпочитаете сомневаться?
– Ни в коем случае. У вас прекрасный объект для подозрений, поберегите его.
– Это больше, чем подозрения. Я в себе уверен. Эти профессиональные тетеньки…[4].
– Он что, левша-правша?
– Что это значит?
– Так называют этих перевертышей, мужских проституток, которые жрут из двух кормушек, то есть иногда спят и с дамами. Иногда их называют биметаллистами. А вы не знали? И чему вас там учат, в вашей фараонской школе? Так вы не договорили – эти профессиональные тетеньки…
– …рано или поздно начинают баловаться ножичком. Может быть, в приступе отвращения к самому себе, не знаю.
– Ну, вот вы и ударились в психологию. Не смешите меня. Если мотивом преступления был грабеж…
– Да. Но есть еще кое-что. В нашей профессии бывает и такое, чего не надо рассказывать за столом, а то можно потерять аппетит.
– Ничего. Мы уже закончили.
– А также в присутствии девушек.
– Элен уже давно таковой не является. Надеюсь, во всяком случае…
Фару поднялся и пожал плечами:
– До удара ножом для разрезания бумаг начиналась вакханалия. Мы обнаружили следы губной помады на губах Кабироля.
Он скривил рот, вытер его платком и заключил:
– Если хотите знать мое мнение, то бывают и такие, которые отвращения не испытывают.
* * *
– Ай-яй-яй, месье Бюрма! – пожеманничала Элен, когда мы вернулись в Агентство,– а вы мне об этом не рассказывали!
Я усмехнулся:
– Успокойтесь, дорогая. И Флоримону я тоже не все сообщил.
Ее глаза заблестели.
– Правда? Ну, если я и в будущем месяце не получу жалованья, то, по крайней мере, это случится по уважительной причине.
– Какой?
– По той, что вас сунут за решетку.
В этот момент зазвонил телефон. Это был Роже Заваттер со своим первым сообщением:
