Мы сели в машину и спустились к Сене. Это было сильнее меня; мне хотелось во что бы то ни стало заглянуть на улицу Паен. Там было по обыкновению тихо. Бистро-гостиница североафриканцев стояла на месте, и никакого волнения там не замечалось. Я потрогал в кармане ключ от комнаты, где уснул вечным сном Демесси. Что сталось с его трупом, томился ли он все еще там или же?… Ничто мне не мешало отправиться туда на днях и удостовериться в этом… или в чем-то совсем другом. До чего же соблазнительная вещь – этот ключ. Соблазнительная и полезная. Хотя, если вспомнить, жене Синей Бороды не очень-то повезло с одним ключиком. Во всяком случае, отложим это дело на потом – ну не сегодня же. Когда, замедлив ход, я поравнялся с трактирчиком, оттуда вышел клошар-европеец. С трудом волоча ноги, он направился к берегу – неизменному пристанищу всех бродяг.
Чуть позже и мы тоже пошли побродить в порт Жавель. Грешно было бы упустить хоть один луч этого доброго солнца, еще высоко стоявшего в небе. Оставив мою «дюга» в конце улицы Паен, почти на том же месте, что и в тот вечер, мы спустились на берег по наклонной поверхности моста Мирабо. По зеркальной глади вод шла баржа, ее тащил буксир с красно-черной пригнутой трубой – это давало ему возможность пройти под арками моста. Расходившиеся от него во все стороны волны замирали у берега, с плеском ударяясь о борта стоявшей на якоре баржи, на пузатом корпусе которой было написано что-то вроде… честное слово, примерно то, что вы говорите. Что-то похожее на голландское, если только не датское, а может, норвежское с приместью шведского. Я всегда это немного путаю. Впрочем, не я один. И мне было не совсем понятно, на каком языке лаяла собака, ходившая взад-вперед по верхней палубе все той же баржи, но она без всякой надписи или переводчика яснее ясного давала понять, что относится к разряду злых собак. А может, виной тому был всего лишь акцент. Чуть поодаль высилась груда железного лома. Вооружившись газовым резаком, рабочий резал металлические листы. Выгрузив старую рухлядь, грузовики отъезжали пустые. Еще дальше, на приподнятой платформе, где крутилась дробилка, арабы, широко размахивая вилами, загружали машину металлической стружкой, блестящей или проржавелой, но, как правило, беспорядочно спутавшейся, зато с другого конца воронки она выходила маленькими, послушными кусочками, которые тут же укладывались пирамидой.
Когда мы спустя какое-то время возвращались назад, Жанна вдруг с восторгом сказала:
