Ломая руки, он кинулся на крыльцо. Я медленно вышел за ним. Но мистер Уинрой не был мертв и совсем не нуждался в моей помощи.
— Н-нет! — заорал он. — Н-Н-НЕТ!
Он встал на ноги, неуклюже заковылял к воротам, снова споткнулся и упал, но опять поднялся и, шатаясь, побежал по улице.
Мы смотрели, как он бежит посреди дороги. Размахивая руками, качаясь из стороны в сторону и выписывая ногами немыслимые кренделя. Бежит, потому что ему не оставалось ничего другого, как бежать.
Мне было его жаль. Но он должен был лучше выкрасить свой дом — этого я ему не мог простить. Но все-таки мне было его жаль.
— Прошу вас, не берите в голову, мистер Бигелоу. — Старик коснулся моей руки. — Просто он становится совершенно невменяем, когда много выпьет.
— Ясно, — сказал я. — Я все понял. Мой отец тоже много пил… Может быть, выключим эту лампу?
Я оглянулся через плечо. Из бара напротив вышла кучка парней, они глазели на нас.
Я выключил свет, и мы еще несколько минут постояли на крыльце. Он выразил надежду, что это происшествие не очень встревожило Руфь. Он снова пригласил меня в пекарню, но я отказался.
Он набил табаком свою трубку и нервно закурил.
— Не могу выразить, как я восхищаюсь вашей выдержкой, мистер Бигелоу. Боюсь, что я… Я всегда думал, что и сам являюсь человеком твердым и выдержанным, но…
— Так и есть, — сказал я. — Вы держались отлично. Просто вы не привыкли к пьяным.
— Вы говорите, что ваш отец… э-э… что он…
Странно, что я об этом упомянул. Я хочу сказать — тут не было ничего плохого, но это было так давно, больше тридцати лет назад.
— На самом деле я почти ничего не помню, — сказал я. — Это было году в тридцатом, я тогда был еще ребенком, но моя мать…
Мне всегда приходится врать насчет одной вещи. О моем возрасте.
— Цик-цик! Бедная женщина. Как трудно ей пришлось!
— Он был углекопом, — сказал я. — Работал недалеко от городка Мак-Алестер, штат Оклахома. Профсоюзы тогда ничего не значили, и вы, конечно, помните, что в эти годы была депрессия. Работу можно было найти только на незаконных шахтах, где не было никакого контроля. Копали на свой страх и риск…
Я замолчал, вспоминая, как это было. Вспомнил его сгорбленную спину и блеск в безумных от страха глазах. Вспомнил кашель по ночам, рыдания и вскрики.
— Он вбил себе в голову, что мы хотим его смерти, — сказал я. — Если мы проливали немного еды, или рвали одежду, или еще что-нибудь в этом роде, он избивал нас до полусмерти… То есть избивал меня, я хотел сказать. Я был единственным ребенком.
