Следующий мощный взрыв гностических идей в Европе опять оказывается связан, с одной стороны, с Востоком (резкое повышение плотности контактов с ним в эпоху Великих географических открытий и формирования колониальных империй) и, с другой стороны, с идеологическим хаосом эпохи Реформации. Именно в это время королевские и княжеские дворы, баронские замки и даже дома богатых купцов буквально наводнили разного рода маги. Идея прямого познания истины и выхода в божественный мир через посвящение в гнозис (герметический либо гностический) для протестантского сознания, полностью освобожденного от «бога на земле», не могла не приобрести особой привлекательности.
А вместе с ней в недра Реформации не могла не втягиваться, в разных формах, онтология смерти. И «охота» на ведьм и колдунов, которая захлестнула протестантскую Европу, – видимо, не была всецело на совести обезумевших церковников. Можно предположить, что она также имела вполне реальную почву в массовости «окологностических» практик с соответствующими ритуалами, включая человеческие жертвоприношения.
Но ведь опять-таки именно в это время – причем в существенной части из гностических эзотерических ритуалов (алхимических, астрологических, нумерологических и т.д.) и благодаря им – начинает массово возникать новая европейская научность. В результате сциентизм Нового времени также просто не мог не быть пропитан гностикой самого разного, в том числе правого, «смертнического» толка.
Наконец, очередной импульс гностицизма не мог не возникнуть в контексте Просвещения с его пафосом секуляризации. Именно Просвещение, резко ослабив Церковь как авторитетного врага гностических ересей и усилив сциентизм в русле основных секулярных идеологий (прежде всего, либерализма), открыло новые возможности для распространения гностических идей. В результате гностикой оказалась насыщена европейская мистическая философия (особенно германская) и литература, включая романтиков. Фраза из «Фауста» Гете «Творенье не годится никуда» – вовсе не случайно оказалась почти дословным парафразом Василида.
То, что творенье не годится никуда, особенно остро почувствовали в середине-конце XIX века, на фоне кризиса и монархической, и либерально-демократической моделей цивилизации Запада. И вовсе не случайно то, что авторов радикальных расовых теорий, предтеч нацизма Ж.Гобино и Х.Чемберлена, – многие современники считали гностиками.
И также вовсе не случайно в это время массированное обращение Европы к Востоку. Ницше с его Заратустрой лишь один из наиболее ярких примеров. И также вовсе не случайно гностическими мотивами («Человек – то, что надо преодолеть», «Дионис против Распятого») пропитана вся ницшеанская философия.
