Пинакотека, №13-14, 2002 | страница 11
Что общего у Аполлинарии Сусловой, возлюбленной и музы Достоевского, и самой значительной поэтессы русского символизма Зинаиды Гиппиус? Между тем Суслова пишет о Париже 1865 года: «Здесь все продается, все: совесть, красота; продажность сказывается во всем […] в затянутых талиях и взбитых волосах девиц, что попарно гуляют по улицам. […] Я так привыкла получать все за деньги: и теплую атмосферу комнаты, и ласковый привет, что мне странным кажется получить что бы то ни было без денег», а Гиппиус, не читавшая неизданного дневника Сусловой, говорит в 1908 году о том же Париже: «И как будто одна громадная, рассыпавшаяся на сорок тысяч мелких, проститутка ходит вечером по одному длинному бульвару, повторяя одно и то же слово. Вещи, и деньги, и люди – все движется по кругу; потому что всё (и все), без остановки, покупается, продается, и вновь продается, и опять покупается. Не важно, кто и что: всё решительно покупается, как всё и все решительно продаются». Сходство поразительное, но еще поразительнее постоянное повторение одних и тех же тем. Довольно было Фонвизину полтора века назад бросить, что француз «рассудка не имеет», и вот уже Достоевский, а затем Владимир Соловьев с восторгом цитируют эту фразу; больше того, Достоевский уверяет даже, что его восторг разделяют все русские.
3. Увеселительный дом в Париже
Русский наблюдатель видит во Франции квинтэссенцию романо-германской Европы, ее самое непосредственное и яркое воплощение; по словам Леонтьева, французы – нация, которая, если сама движется к декадансу и упадку, ведет Европу за собой. Именно в качестве крайнего выражения европейского духа Франция привлекает внимание русских интеллигентов. А квинтэссенция Франции – это Париж. «Отнимите Париж у Франции – что при ней останется; одно географическое определение ее»; «обо всем земном шаре, кроме Парижа, француз весьма мало знает. Да и знать-то очень не хочет» (Достоевский). Что же касается французской провинции, русские писатели или вовсе ее не описывают, или говорят, что она невыносимо скучна, вроде русской провинции у Чехова; они доходят даже до утверждений, что Бретань не Франция (Эренбург), а бретонцы «никогда не примирятся с Францией и никогда французами не станут» (Бальмонт). Париж – воплощение Франции, а сама Франция – воплощение Европы; отсюда вывод, что Париж – «размер и ярмарка Европы» (Гоголь), город, в котором выразился весь западный мир (Герцен), который «может по справедливости назваться сокращением целого мира» (Фонвизин).
