Стоит ли говорить, что, когда сессия Донского военного суда прибыла впервые в Ростов, здесь возникли панические слухи. По военно-процессуальным законам выездные сессии военно-окружных судов назывались временными военными судами.
— Как, разве недостаточно еще военно-полевого суда? Это еще что за временный суд? Ох, и будет, должно быть, кровопускание! — шептали ростовцы, прочтя в «Приазовском Крае» заметку о нашем прибытии.
На беду, репортеры или наборщики переврали мою фамилию. В заметке публика читала:
«Прокурором при временном военном суде состоит полковник И.М. Каледин».
Паникеры решили, что это брат A.M. Каледина, покойного донского атамана, и уже видели над головой подсудимых топор кровавого мстителя.
Нам предстояло разобрать три «большевистских» дела.
Одно — о председателе союза речных водников Иване Предтеченском; другое — о председателе морских водников Верченко; третье — о бывшем Комиссаре охраны рыбных ловель Иване Польском, крестьянине подгороднего села Койсуг.
Первые два привлекались за то, что работали с большевиками, третий за занятие должности комиссара.
Для заседаний суду отвели залу в клубе комиссионеров. Благодаря этому публика у нас не переводилась.
Велико было ее изумление, когда я потребовал для Предтеченского низшую меру наказания, положенного донским законом за большевизм. Суд назначил ему год заключения в крепости. Через некоторое время атаман избавил его и от этого наказания.
Верченко я обвинял для проформы. Его приговорили к четырем месяцам крепости; по зачете же предварительного заключения, он очень скоро вернулся к своей семье.
Ивана Польского, славного крестьянского парнишку, о котором на суде дал очень симпатичный отзыв профессор Ростовского университета В. В. Курилов, я не обвинял, а защищал.
Бывший комиссар пошел прямо из суда домой. Публика ничего понять не могла. — В чем дело? Что это за суд?
Лучшие местные адвокаты, выступавшие моими противниками, И. И. Шик, М.Б. Смирнов, Н.М. Лезгинцев, объясняли, как могли, что это «нормальный» военный суд, а не чрезвычайный, каким является военно-полевой.
Военная цензура пыталась воспрепятствовать опубликованию в газетах отчетов о нашем суде. Репортеры обратились ко мне, Я отправился к главному цензору и убедил его ссылкой на закон, что наш суд гласный и что только по делам, которые разбираются при закрытых дверях, ничего нельзя печатать без разрешения председателя. Цензор, бывший жандармский офицер, извинился, заявив, что он привык к порядку, установленному для военно-полевых судов.
