— Я ее читаю, чтобы не забыть язык, — оправдывался «домоправитель», когда я спрашивал его, не слишком ли эти советы устарели.
В конце концов эта книга ему надоела. Тогда он перешел на старые газеты. А когда надоели и они, принялся читать те, которыми мы покрыли стену за вешалкой, чтоб одежда не пачкалась известкой. При этом он, держа лампу в одной руке, становился вплотную к стене, стараясь разглядеть буквы…
Но выпадали зимой и веселые дни. Случалось, утро было погожее или туман вдруг разойдется, и сразу покажутся убранные инеем и снегом леса. Белые кружевные недра их и туннели наполняли наши души чистотой. Обремененные ветви гнулись под тяжестью своего белого груза, исполинские буки представали в самых разнообразных и причудливых видах, нежно-синеватые и лиловые тени лежали на снегу или окрашивали клочья снега на ветвях. В этих сложных, переменчивых оттенках, еле уловимых глазом, мхи на стволах выступали еще черней, еще ярче желтели старые дождевики и еще красней казалась не опавшая там и сям прошлогодняя листва скрытого в белых туннелях низкого букового подроста. На синем небе сияло веселое, ясное солнце, снег искрился, и тысячи отблесков дрожали на инее.
Нам случалось углубиться в кружевной лес и поднять серну. Животное вдруг выскакивало из-за какой-нибудь заваленной снегом колоды, где оно лежало, на сухом месте. Уносясь на своих длинных, быстрых ногах, серна пересекала какую-нибудь солнечную поляну, сверкнув на мгновение медно-красной, искристой спиной, и со стремительной грацией исчезала в белом лесу, а мы с капитаном стояли, замерев, и долго глядели в ту сторону, где она исчезла. Словно там осталось что-то от ее быстрых, пленительных движений, что-то от плавности и изящного ритма ее скачущего тела, и это «что-то» еще стоит в воздухе. Мы ахали от восхищения, оживленно выражая свой восторг. Долго после этого не могли мы освободиться от впечатления, что мы не в лесу, а среди каких-то невиданно красивых декораций, на какой-то огромной сцене, и нам казалось, что в чистом морозном воздухе звучит тихая, нежная музыка.
— Как хорошо! — восклицал капитан.
— Даже слишком, — говорил я.
И мы, умолкнув, грустно возвращались в свою убогую хижину. В такие дни этот лес был так невероятно прекрасен, что мы оба старались не глядеть на него и уходили в свои мысли.
По вечерам мы здорово топили. Капитан Негро очень любил спать в тепле. Печка раскалялась докрасна от громадных поленьев, горевших с буйным треском, в комнате становилось жарче, чем в бане, и капитану приходилось открывать дверь или окно. Но, несмотря на это, он спал на своей продавленной кровати с шапкой на голове.
