Младшая ветвь семьи занялась торговлей и сколотила на этом поприще крупное состояние. А от старшей ветви фортуна, похоже, навсегда отвернулась.
Закинув руки за голову и сцепив пальцы на затылке, Фиц с восхищением наблюдал за тем, как проскользнувший в дверь Байбли ловко лавирует с подносом в руках между кипами документов. При этом его широкая спина загораживала дверной проем так, чтобы теснившиеся в приемной рассерженные кредиторы не могли видеть Фица.
— Да вы настоящий мастер по части хитроумных маневров, — сказал он, одобрительно кивнув старому слуге. — Похоже, у вас большой опыт общения с кредиторами.
— Точно так, милорд, — подтвердил дворецкий, ставя поднос на стол.
Столовое серебро было давно продано, несмотря на ограничения, наложенные судом на распоряжение имуществом. Графы Дэнкрофт всегда считали себя выше закона с его скучными условностями, даже если они были направлены на защиту интересов их потомков.
— И с судебными приставами тоже, — промолвил Байбли таким тоном, как будто предлагал Фицу сахар. — Ведь кредиторы вашего брата подали иск в суд и выиграли дело. Приставы уже явились сюда, чтобы доставить ответчика в тюрьму.
Фиц опустил ноги на пол и взял с подноса чашку горячего кофе.
— Надеюсь, вы показали им дорогу на кладбище?
— Они не расположены шутить, милорд.
— Да уж, конечно… — Фиц ослабил узел шейного платка, который показался ему вдруг слишком туго затянутым. — Насколько я понимаю, мы вряд ли найдем заначку под одной из подушек, а в подвале нет бутылок с хорошим вином, которые можно было бы продать.
— Все подушки сгрызли мыши, милорд, а в подвалах давно уже пусто. Покойный граф пил пиво собственного изготовления, которое варил в кастрюле, — сказал Байбли, державшийся с большим достоинством, несмотря на свой поношенный, лоснящийся от старости фрак и ветхую от многочисленных стирок рубашку.
— Кто же это был — Джорджи или наш папаша? — спросил Фиц и взглянул в окно на заросший сорняками пустырь.
Язык не повернулся бы назвать его лужайкой, Впрочем, Фиц плохо разбирался в усадебной жизни. Он был продуктом городского светского общества, никогда не жил в деревне и понятия не имел, что такое сельский уклад. Фиц привык к столичному образу жизни и чувствовал себя в Лондоне как рыба в воде. Если бы это было возможно, он продал бы поместье и вернулся в город. Но Фиц не мог так поступить. Закон не позволял этого. Поместье перешло ему по наследству в особом порядке — в качестве так называемого заповедного имущества, которое он не имел права ни продать, ни заложить.
