— Но если сама Люция этого не хочет, не вижу никакого смысла в том, чтобы силой волочь ее к алтарю…
— Значит, нужно что-то делать. Люция очень расстроена. Нельзя этого так оставлять.
— Может, вы напишите тетке, чтобы она приехала на праздники?
Старик печально понурил голову:
— Идалька не приедет. Ее чересчур увлекает жизнь за границей. К тому же она боится народных волнений.
Вальдемар лишь пожал плечами.
В комнату тихо вошел слуга, остановился у двери и многозначительно кашлянул.
Пан Мачей беспокойно пошевелился. Майорат спросил:
— Что там еще?
— Новая напасть, пан майорат…
— Ну?
— В Шляхах опять бунт. Ограбили дворец…
— Ты что, рехнулся? Его ограбили дочиста в прошлый раз…
— Видимо, теперь докончили… Кассир убит, граф с супругой бежали.
— Откуда ты взял?
— Слухи ходят, пан майорат. Оттуда ехал лесничий, так он тоже про это говорил…
— Он еще здесь?
— Нет, уехал.
— Немедленно пошлите Юра в Шляхи. Пусть узнает, что там делается. Быстро!
Слуга выбежал. Майорат взглянул на побледневшего пана Мачея и спокойно сказал:
— Дедушка, не спеши тревожиться. Ничего еще не известно. Сомневаюсь, чтобы так быстро новый бунт вспыхнул там, где только что прошел один…
Пан Мачей взмахнул рукой. Глаза его горели, на щеках появился румянец:
— Вальди, я беспокоюсь о тебе. Понимаешь? О тебе. Такие времена настали…
Майорат взял руку старика, прижал к своей груди:
— Тихо, тихо, спокойно… Ничего не бойтесь, дедушка. Нет причин для напрасных страхов. Ничего со мной не случится.
— Но ты не поедешь туда?
— Подожду Юра с точными вестями.
Сгущались сумерки, одевая все вокруг серым покрывалом. Падал мелкий густой снег вперемешку с дождем. Ветер, пронзительно завывая, бросал в окна пригоршни мокрого снега. Из парка доносился скрип старых деревьев, словно, причитания нищих. Пан Мачей и майорат сидели в креслах, погрузившись в глубокую задумчивость. Старик беззвучно молился. Его высохшие, старчески холодеющие пальцы медленно перебирали бусинки четок. Майорат застыл, словно статуя, его бесстрастный взор был обращен за окно. Только чуть вздрагивавшие брови и ноздри свидетельствовали, что окаменевшее лицо скрывает кипение мыслей и чувств.
Оба одновременно услышали тихий шорох у дверей. Стройная девушка в черном бросилась к ним, сопровождаемая легким шелестом шелков и слабым ароматом вереска.
— Люция! — воскликнул Вальдемар, сорвавшись места.
Ответом ему были рыданья.
Вальдемар сорвал газовую вуаль, промокшую от дождя. Открылось тонкое личико Люции Эльзоновской, обрамленное пышными пепельными волосами. Девушка с рыданьями обвила руками шею майората:
