Стоимость ее шелкового платья вполне соответствовала оплате всех медицинских счетов Крэтча. Аристократка, разумеется, с совершенным лицом и совершенной осанкой, на что намекал ее титул.
Призрак Рождества Будущего Совершенного был также женского пола, столь же изысканным, но ни за что в жизни я не смог бы определить, что это за серебристый материал, в который были облачены ее разнообразные — в топографическом смысле, конечно — формы.
— Еще до окончания вечера, — промолвила она, величаво проводя рукой, затянутой в перчатку, над испускающими аромат грудами угощений, — в твоем мировоззрении произойдет революция.
Quel banquet! Тут не один фаршированный гусь, а целых два, больших, как альбатросы, с румяной хрустящей корочкой. Жареный молочный поросенок с моченым яблоком во рту. Заливное на блюде в форме ангела. Горка спагетти с сыром, уложенных наподобие мозговых полушарий какого-нибудь сверхъестественного кита.
— Посмотрите на его одежду, — потребовал Призрак Рождества Повелительного, вытягивая платок из кармана Призрака Рождества Сослагательного. При жизни Призрак Рождества Повелительного, очевидно, был военным, скорее всего офицером. К его шинели, словно золотые медузы, присосались эполеты. А набитое обильной жратвой брюшко стягивал кожаный ремень, с которого свисали ножны и шпаги. — Обратите внимание на прочность нитей, — молвил он, подавая мне свой платок. — Скажите, вы знаете, что это за материал?
— Хлопок? — рискнул я.
— Вот именно. Прекраснейший цветок дельты Миссисипи. А теперь назовите цену.
— Не имею понятия. У меня банк, а не текстильная фабрика.
— Сегодня после полудня ты мог бы купить тюк лучшего льна в бристольских доках за шесть фунтов, — сообщила Призрак Рождества Условного. Она и не пыталась скрывать свою профессию. Нарумяненные щеки, выкрашенные в огненно-красный цвет волосы, откровенное декольте, открывающее глубокую ложбину, похожую на борозду на пшеничном поле. — Будь ты понастойчивее, смог бы сторговаться за пять.
— Но позволь нам сказать тебе настоящую цену, — молвил Призрак Рождества Повелительного, поглаживая золотистую тушку ближайшего гуся.
Призрак Рождества Прошедшего Совершенного — и был он из совершенного прошедшего, ибо тело его было завернуто в тогу, а голову украшал лавровый венок — хлопнул в ладоши, после чего недавно ласкаемый гусь треснул и, подобно суке, производящей на свет до абсурда многочисленный помет, изверг из своего нутра десятка два темных гомункулов, каждый из которых был не больше перечницы. Одетые в одни рваные брюки человечки, выделяя капельки пота величиной с булавочную головку, засеменили к фарфоровой вазе, до краев наполненной кубиками сахара.
