— Всем известно, что я чувствую, — начал Уэсли. — Мы занимаемся этим уже шесть лет, причем добросовестно. Так вот, человек жив не верой единой, по крайней мере я. У меня есть жена и ребенок. Я мог бы проводить лето интереснее.
— Придется рассказать, что ты вкладываешь в понятие «интереснее», Уэсли, — резко заговорила Лиша дю Прин. — Я понимаю слово «интереснее» по-другому.
— Вернуть земные радости тому, кто так несправедливо был лишен этого, что может быть лучше? — спросил Билли Силк.
— Не забывайте об энграммах, — добавил Дорн Маркл.
Мне ничего не оставалось, как напомнить:
— Если бы не Кристина, ты был бы мертв.
Уэсли распрямил свое тщедушное тельце в полный рост.
— Я всегда буду желать Кристине всего самого лучшего. — Его тон был негодующим. — Но не в этом дело. Энграммы там или не энграммы, но нет никаких доказательств того, что наши деяния ей на пользу. Сохраняйте Общество, если хотите, но отныне вам придется встречаться без меня.
— Ты ведь знаешь, что мы становимся Кристиной, — не сдавалась Мэгги Йост. — Ты ведь чувствовал трепет ее сердца. Сам говорил.
— Люди способны убедить себя в чем угодно, Мэгги, и не мне тебе это объяснять. Мы без всякой причины подвергаем себя мучениям. Полагаю, вернее всего было бы назвать это самообманом.
— Да здравствует самообман! — воскликнула Лиша дю Прин, беря за руку своего любовника и ведя его вверх по лестнице.
— А мне надо посмотреть фильм, — промолвила Кендра Келти, направляясь в подвал.
— Я должна вернуться на ярмарку, — сказала Тереза Сайнфайндер, прикоснувшись к животу.
— А у меня пересыхает глина, — заявил я, взмахнув кистью Кристины.
— Замечательно было бы поплавать ночью, — молвил Дорн Маркл, поглаживая кожу Кристины.
— Мороженого не осталось? — высунул язык Билли Силк.
Брошенный и преданный, Уэсли Рансом сел в свой планер и покинул «Плачущее небо» навсегда.
Остаток «недели Кристины» был сплошным мучением. Мы выполняли свои ритуалы напрасно — чувства не появлялись. Кисть Кристины утратила любовь к глине, язык стал безразличен к мороженому, глаз охладел в своей страсти созерцать Рейнсфорда Спона, ухо отвергало «Проклятие жестянщика», кожа бунтовала против Атлантики, желудок уступил свою автономию и начал сотрудничать с ненавистью Терезы Сайнфайндер к американским горкам. Без сердца невозможно было вызвать к жизни Кристину. Наша плоть желала, но дух был слаб. Домой мы вернулись на два дня раньше.
Смерть Уэсли Рансома так никогда и не получила вразумительного объяснения. В деле было три неоспоримых факта: его тело выбросило на берег возле Хианниса, он умер на третий день «недели Кристины», и причиной смерти было утопление. Бедный неспортивный Уэсли! Когда его семья обо всем узнала, стали поговаривать, что дело тут нечисто, но правду, вероятно, никто никогда не узнает.
