Когда подошла моя очередь, механизированный рог изобилия выплюнул мне шоколадный батончик с начинкой, плитку прессованного инжира и шипучий чай со льдом.
— У вас руки разные, — первое, что сказала мне Кендра Келти.
— Вы очень наблюдательны, — ответил я. — Это рука, с которой я родился. — Я легонько прикоснулся указательным пальцем правой руки к ее плечу. — А эта, — я снял микрокомпьютер, скрывавший шрам, опоясывающий левое запястье, — из банка органов.
— Что случилось?
— Акула.
— На вас напала акула?
— Нет. В действительности заурядный собачий укус и самая заурядная инфекция, затем обычная трансплантация.
Неопровержимый факт повис в воздухе: никто из нас в этот вечер не поедет в родные пенаты.
— Я и сама не вся натуральная, — созналась Кендра. — Посмотрите мне в глаза.
— Я уже посмотрел.
— Посмотрите внимательнее.
Я присмотрелся. Левый глаз Кендры был цвета яшмы. Правый — цвета горохового супа.
— Авария планера, — пояснила она, прикасаясь к левому слезному протоку. — Осколок стекла. Пришлось удалять все: сетчатку, нервы и кусок зрительной зоны мозга. Понадобилось два месяца, чтобы найти подходящую замену.
Мы вышли в ночной город. Сорок вторая улица была шумным, мерзким базаром. Мигающие огни, торговля телом — «заплатишь, когда кончишь». Мы разговаривали, потихоньку сближаясь. Когда из ближайшего секс-шопа донесся пронзительный крик, я ласково обнял Кендру. А искры между нами становились все жарче.
В тот же вечер к нашей компании присоединился Уэсли Рансом. Мы зашли в круглосуточное кафе «Холистический пончик». Официантка была груба с нами. И тут вбежал Уэсли. И сразу к нам, как гвоздь к магниту.
— Я был в Виллидже, — пропыхтел Уэсли. — Сегодня премьера «Лира» в постановке Фоншейвена, — закричал он, показывая свой билет, — и вдруг я покидаю очередь, — его голос поднялся до визга, — и бегу со всех ног из центра! Я ненавижу бег!
— Попробую догадаться, — предложил я. — Какая-то часть твоего тела — не твоя изначальная.
— Правильно.
— Какая?
— Сердце.
Правда, которую я вдруг понял, была пугающей и волнующей, как езда на американских горках во время ярмарки.
— Случайно… не из банка органов Кавано?
— Вот именно, — ответил Уэсли.
— На Двадцать третьей улице?
— Да.
— И у меня тоже, — вставила Кендра.
— И у меня, — сказал я.
Три совершенно разные жизни, несвязанные нити дыхания и протоплазмы, сплетенные однажды. Кем? Кем были эти благодетели, поделившиеся с нами своими глазом, рукой и сердцем? Нам нужна была оперативная база, что-то более укромное, чем «Холистический пончик». Вшивый отель «Макинтош» на Шестьдесят первой улице был единственным местом, совместимым с бюджетом Уэсли: он наотрез отказался становиться должником Кендры или моим на столь раннем этапе наших взаимоотношений, безработные актеры — жуткие гордецы. Свободным оказался номер 256. И мы сняли его. Потрескавшиеся стены напоминали карты речных бассейнов. Мы проговорили до рассвета.
