Арсиное не хватало роста, вот в чем беда. Береника была высокой, как мужчина. И у нее не было таких чертовски больших грудей, которые, конечно, хороши, когда нужно привлечь внимание мужчин, но зато мешают стрелять. И все-таки в тот момент, когда Арсиноя натянула тетиву и та врезалась в кожу перчатки и в пальцы, во всем мире для нее не осталось ничего, кроме мишени. В этот миг Арсиноя не была человеком; она превратилась в равнобедренный треугольник — лук, стрела и царевна, — и стрела устремилась в бесконечность. Но бесконечность вскоре оборвалась из-за вставшей на пути черной мишени.
Арсиноя отпустила тетиву, немного подавшись вперед, и без труда поразила мишень. Все было бы еще проще, если бы ей не приходилось держать лук в шести дюймах от груди, уменьшая тем самым силу натяжения. Но тетива уже столько раз попадала ей по правой груди, оставляя синяки, что Арсиное лишний раз не хотелось испытывать это ощущение. В конце концов, важно не то, как она стреляет, а как она попадает.
Ганимед вручил ей очередную стрелу. Для евнуха он был довольно строен — возможно, потому, что с раннего детства получил воинскую подготовку и до сих пор продолжал регулярно посещать гимнасий и упражняться в фехтовании. Ганимед был молод — лет тридцати; его длинные волосы вились, как у греческих юношей давних времен, которых обессмертили их любовники, запечатлев в статуях. Борода у него не росла. Достаточно красивый, чтобы называться женоподобным. Но если бы кто-то предположил, что характер Ганимеда соответствует внешности, он бы жестоко ошибся.
Арсиноя находила Ганимеда куда более привлекательным, чем ее пухлый коротышка-брат. Каждую ночь это кошмарное существо, копия их покойного отца, приходило к ней в комнату, и Арсиноя задирала ночную рубашку и позволяла ему сосать ее грудь и тереться об нее до тех пор, пока он не изливал свое мерзкое семя ей на бедра. Затем он засыпал, а Арсиноя вытирала ноги и просила богов, чтобы те убили его, а потом, бормоча молитвы, обращенные к демонам преисподней, погружалась в неглубокий, чуткий сон.
Но Птолемей был царем, и если бы он вдруг умер внезапной и необъяснимой смертью, возможно, младший их брат оказался бы ничуть не лучше. И Арсиноя мечтала о том, чтобы Птолемей Младший подольше оставался в детской; ей только не хватало, чтобы еще один брат принялся облизывать ей соски и тыкаться в бедра. Она не могла от них избавиться — во всяком случае, пока.
Береника убила бы старшего Птолемея во сне или кастрировала его, а потом уже разбиралась бы с последствиями, но Беренику казнили — как раз из-за ее склонности к подобным импульсивным поступкам.
