Сервилия сказала, что она бросила все свои дела, дабы сообщить Клеопатре о тех чудовищных вещах, которые враги Цезаря говорят у него за спиной, — что он якобы намеревается уничтожить Республику. Он хочет быть богом. Он хочет быть царем. Он хочет перенести столицу из Рима в Александрию.
Клеопатра не понимала: то ли Сервилия ревнует ее, то ли действительно пытается ее предупредить. А может быть, просто стремится разрушить ее союз с Цезарем из политических соображений, исходя из интересов своего сына — Брута. В любом случае, Клеопатра не верила, что этой женщине можно доверять.
— А что же по этому поводу говорят его друзья? — осведомилась Клеопатра. — Об этом тебе хоть что-нибудь известно? Например, что по этому поводу говорит твой сын?
— У Брута и Цезаря имеются идеологические разногласия, только и всего. Отец с самого детства забивал Бруту голову рассказами о том, как их предки боролись с тиранами. Он старался привить сыну республиканские идеи. И, боюсь, вполне преуспел. Я предпочла бы, чтобы мой сын не воспринимал все настолько буквально. Но меня это не слишком беспокоит. Брута и Цезаря связывают теплые чувства, крепкие, как у родственников, смею тебя заверить.
— Это должно быть большим утешением для Цезаря, — отозвалась Клеопатра.
Что за игру ведет Сервилия?
— Скажи, правда ли, что в твоей стране народ почитает тебя как богиню?
— Люди Египта верят, что фараон — это связующее звено между ними и богами, представитель богов на земле. Этой традиции много тысяч лет.
— Некоторые говорят, будто ты нашептываешь эти мысли Цезарю! Мысли о том, что его тоже следует обожествить!
— Я полагала, что ты хорошо знаешь Цезаря, — отозвалась Клеопатра.
— Лучше, чем кто-либо, уверяю. Наша дружба пережила все невзгоды, — заявила Сервилия, особенно подчеркнув слово «все».
«До нынешнего момента», — подумала Клеопатра.
— Если бы это было правдой, ты бы знала, что Цезарь — прежде всего римлянин. Интересы Рима он ставит превыше собственных. Никакое женское нашептывание не в силах подтолкнуть его к той или иной идее.
— Те, кто знают его достаточно хорошо, понимают это. Но я думала, что твоему величеству небезынтересно будет узнать, что эти слухи ширятся. Если верить философам, следует согласиться с тем, что знание — это разновидность власти.
— Да, действительно. Но кто же распускает эти слухи?
— Боюсь, многие. И твоя собственная сестра тоже приложила к этому руку.
— Моя сестра? С каких это пор пленницы получили возможность навязывать свое мнение самым влиятельным лицам города?
