— Это — для того, чтобы они не забыли о твоей истинной сущности.
Он подождал, пока Клеопатра заговорит, и, не дождавшись, спросил:
— Тебе нравится?
— Я лишилась дара речи, Цезарь.
— Вот ответ на все вопросы о том, какое положение ты занимаешь. Здесь находятся две главные женщины моей жизни: одна дает мне бесстрашие перед лицом смерти, другая — причину оставаться в живых.
Клеопатра корила себя за то, что усомнилась в нем, что не поверила своим инстинктам, не поверила в его обязательства по отношению к ней и в их совместное будущее. Она не знала, почему Цезарь оказывает покровительство своему племяннику, но то, что он сделал сейчас, было величественным жестом — и при этом открытым, показывающим, какое место она занимает в его сердце и жизни. По щекам Клеопатры заструились слезы, руки безвольно повисли, словно неживые.
Цезарь обнял ее за плечи и развернул лицом к себе.
— Неужели тебе нечего сказать?
— Ее красота ошеломляет. Но для меня она еще прекраснее, потому что исходит от тебя.
— Я не царь, Клеопатра. Я не могу возвести монумент в твою честь — во всяком случае, здесь, в Риме. Но я сделал, что мог, дабы дать этой стране понять, как отношусь к тебе.
— Это куда больше, чем я могла бы просить, дорогой.
— А теперь, когда я скажу тебе, что в ближайшее время вынужден буду покинуть Рим, ты думай вот об этом и не беспокойся.
Он провел ладонями по лицу Клеопатры, потом взял ее за плечи; Клеопатра взглянула ему в глаза, пытаясь понять, что все это значит.
— Покинуть Рим?
— Я надеялся, что мой полководец Ватиний навсегда очистил землю от угрозы, исходящей от сторонников Помпея, но, похоже, его сыновья вернулись в Испанию и объединили свои силы с этим коварным изменником, Лабиеном.
— Неужели тебе обязательно нужно отправляться туда самому? Как ты можешь покинуть Рим сейчас, когда ты только-только установил в нем свою власть? Это опасно, Цезарь. Тебя окружают люди, которым нельзя доверять. Я уверена в этом и вынуждена сказать об этом тебе.
— Я сам обучил Лабиена и преподал ему все тонкости войны, и теперь ему хватило умения поднять против меня тринадцать легионов. Боюсь, достойно ответить на этот вызов могу лишь я. У меня нет другого военачальника, которого можно было бы послать туда.
— А как насчет Антония?
— Я еще не уверился до конца ни в его исправлении, ни в его верности и потому не желаю ставить его во главе моей армии.
Цезарь крепче сжал руки, лежащие на плечах Клеопатры, и заговорил, понизив голос, как будто боялся, что изваяние Венеры может подслушать их.
