Что-то стало иначе. Что-то изменилось в игре, которая велась уже много веков. Григорий понимал, что призван понять, в чем суть этих перемен… а очень может быть, что грифону как раз именно этого-то и было надо.
— Так… опять начинается… — прошептал Николау, снял пиджак и побрел к письменному столу, стоявшему у дальней стены. Сев, он выдвинул верхний ящик, отодвинул в сторону небольшую книгу в мягкой обложке и вынул предмет, на первый взгляд напоминавший детскую электронную игру. Такие игры на самом деле Григория вовсе не интересовали — большую часть времени он играл в настоящую жизнь.
«Цивилизация достигла такого прогресса, но до сих пор ничего не изобрела такого, что помогло бы мне освободиться от этого проклятия…» Григорий держал в руках электронную записную книжку — для него она была настоящим чудом, но по сравнению с прочими изобретениями нынешнего века являлась не более чем игрушкой. Григорий вынул небольшую ручку, прилагавшуюся к устройству, и стал писать. Хмуря брови, он пытался зафиксировать те скудные сведения, какие только мог припомнить, о последней встрече с чудовищем, которое управляло его жизнью на протяжении последних шестисот лет, а может, и дольше.
Его руки дрожали. Просидев с устройством в руках несколько секунд и в отчаянии глядя на экранчик, он горько вздохнул, встал и подошел к телевизору-двойке. Встроенный радиоприемник позволял слушать любую из радиостанций, вещавших в окрестностях Чикаго. Григорий включил радио.
Звучание симфонического оркестра заполнило номер. Григорий замер, прислушался. Малер. Не хуже, чем Брукнер, решил Николау. Григорию повезло — он нашел радиостанцию, которая передавала исключительно классическую музыку. Поиски такого канала всегда являлись для него наипервейшей задачей по прибытии на новое место.
У Николау сохранилось единственное воспоминание о том времени, когда он побывал на премьере четвертой симфонии Брукнера в Вене, зимой 1881 года. Играли не оригинальный вариант симфонии, а переработанный. Антон Брукнер был всегда недоволен своими произведениями. Уже через несколько лет он снова вернулся к этой симфонии и принялся переделывать ее, но, насколько знал Григорий, тот вариант, который слышал он, так и остался окончательным.
Музыка и чтение. Излюбленный досуг. Он бы даже сказал, что музыка и чтение были линиями его жизни. Лиши его музыки и чтения — и Григорию Николау конец.
Звуки музыки Малера текли по комнате, заполняли ее, и Григорий наконец ощутил некоторое успокоение. Он вернулся к письменному столу, снова сел, посмотрел на экран записной книжки и предпринял новую попытку произвести запись.
