«Никто не может выразить словами, что такое смирение, — говорит авва Дорофей, — и как оно рождается в душе… Душа, когда смиряется, приносит плод, и чем более приносит плода, тем более смиряется. Оттого святые, чем более приближаются к Богу, тем более видят себя грешными… Смирение привлекает на душу благодать Божию» (Д II 605–606).
Любовь к Богу ставит человека на какое–то самое счастливое и в то же время самое последнее место. Вот почему Отцы, раскрывая нам богатство понятия веры, говорили, что «вера есть смирение» (авва Иоанн–пророк, В — 395). «Вера, — говорил Пимен Великий, — заключается в том, чтобы пребывать в смирении и творить милостыню» (От. — 327) (т. е. любовь).
Вера — смирение — это то же, что вера — любовь. Любовь и смирение неразрывны и их несет в себе истинная вера.
«Начало любви — богатство смирения, богатство смирения — полнота любви» (преп. Иоанн Лествичник, Д II — 515). «…Все святые, — говорит преп. Филофей Синайский, — от начала создания доныне облачались в это последнейшее святое одеяние Божие (т. е. в смирение)… Св. смирение праведно должно именоваться и Божественною добродетелию и Владычнею заповедию и облачением… Ангелы и все оныя светлыя Божественные силы проходят и хранят сию добродетель, ведая, каким падением пал возгордившийся сатана… Знаем мы и то, каким падением пал Адам из–за гордости» (Д III, 406–407).
Поэтому можно сказать, что христианство и в истории и в человеке начинается не только с любви, как сокровенного зеркала веры, но и с покаяния, со смиренного осознания своей вины — греха перед Богом.
«Евангельское учение начинается и заканчивается словами: «Покайтеся!» (преп. Амвросий Оптинский, АМ — 39).
«Ничего не должно почитать злом, кроме одного греха, который отдаляет нас от благого Бога» (преп. Иоанн Кассиан, Д II — 107).
«Отнюдь не должно скорбеть о вещах мира сего, но только об одном грехе» (преп. Варсонофий Великий, Д II — 594).
Церковь плачет о «всякой душе христианской, скорбящей и озлобленной, милости Божией требующей», но никакое несчастье временной земной жизни не может, по учению Отцов, идти в сравнение с несчастьем вечным, проистекающим от греха, который есть отказ от вечного счастья. Вот почему в этом учении можно найти даже и такие слова: «плачь о грешнике, а не о нищем, ибо этот уготовляет себе венец, а тот муки» (преп. Нил Синайский, Д II — 283). Дальше мы увидим, как плакали святые и о нищих, но все же главной причиной их скорби о человеке было его греховное противоборство Богу. В отношении человека к греху решается вопрос не временного, а вечного его бытия. Христианство неотмирно не от равнодушия, а от любви, то есть только потому, что именно грех есть причина человеческого страдания, начиная с Адама, и величайшая угроза его вечному счастью. Если в человеке нет чувства собственного греха, то он еще не сделался христианином. Как он может назвать Спасителем Того, Кто только от греха его и спасает? Если Ему не от чего его спасать, то Он для него не Спаситель.
