(Гал. 5, 6) есть великая главизна добродетелей» (блаж. Диадох Д III, 17). Начало истинной веры есть одновременно начало любви, и только в их взаимодейственном единстве обетование истинности подвига и его восхождения к их совершенству.
У свт. Иоанна Златоуста есть такие слова: «Из всех зол человеческих один грех есть действительное зло, а не бедность, не болезнь, не обида, не злословие, не бесчестие и даже не смерть» (ЖМП, 1957, №4). Почему это так? Любовь есть забвение себя для другого. «Христос весь есть не для себя» (свт. Феофан Затвопник Ф II — 192.). Он для людей «забыл себя» — смирил Себя даже до смерти (Флп. II, 8). Грех, наоборот, есть «незабвение» себя, память о себе вместо памяти Божией: самолюбие, самомнение, самоуслаждение. В основе и во всей ткани греха — самоутверждение. «Все страсти исходят из самоугодия, самости, самолюбия, и на них держатся» (свт. Феофан Затворник, Ф II — 192). Поэтому грех есть единственная помеха любви, противоборство делу Христову на земле, Его забвению Себя в любви даже до смерти.
Между Им и нами — одна преграда: наши страсти» (Преп. Исайя). «Берегись матери зол, самолюбия…» (Преп. Максим Исповедник, Д III, 188). «Кто себя любит — говорит блаженный Диадох, — тот Бога любить не может; а кто себя не любит по причине преизобильного богатства любви Божией, тот толькл воистину и Бога любит. таковый никогда уже не ищет славы своей, но всегда — одной славы Божией… Душе боголюбивой, чувства Божия исполненной, свойственно, в исполнении всех творимых ею заповедей, искать единой славыБожией, относительно же себя — услаждаться смирением. Ибо Богу, ради величия Его, подобает слава, а человеку — смирение, чтоб чрез него соделываться нам своими Богу: что если хотим творить и мы, то, по примеру св. Иоанна
Крестителя, радуясь о славе Господа, станем непрестанно говорить: Оному подобает расти,а нам малитися (Ин. III, 30)» (блаж. Диадох, Д III, 13). Если любовь есть забвение себя, то забыть себя может только смирение. Поэтому, чем более возрастает в человеке любовь к Богу,то тем более излучает она из себя смирение перед Ним, как огонь теплоту Вот почему отцы говорят о «вожделении смирения» так же, как они говорят о «вожделении любви».
«В великом вожделении смирения… (человек) не понимает своего достоинства», — говорит блаж. Диадох (Д III, 13). Вне смирения нет любви. Любовь к Богу сливается со смирением перед Ним, и оба этих чувства делаются чувством единым, благодатным, а потому непостижимым.
