— У тебя большое состояние, Паулос, весьма, так сказать, кругленькая сумма. Растряси его немного по столицам! Если б не старость и мои недуги, я бы сам с тобой поехал!
Синьор Каламатти сидел в кресле с подголовником на галерее своего дома в Милане. Он постарел. По совету врача перестал петь — тот опасался, что ослабевшая шея не выдержит вытягивания на верхних нотах. Заскучал, перестал красить волосы. Убивал время, сидя у балконной двери и глядя на прохожих, сновавших по площади, свистом взбадривал дрозда в клетке, в сотый раз перечитывал «I promessi sposi»[12] и «Пармскую обитель», чтоб не забыть французский. Этот роман он читал вслух, диалога произносил речитативом, как в онере. Когда он читал «Пармскую обитель» перед зеркалом, Паулос знал, что прерырать его нельзя. Иной раз синьор Каламатти брал Паулоса за талию и подводил к зеркалу, касался лба юноши перстом и на память читал целые абзацы из Стендаля. В такую минуту размышлял, страдал и говорил Фабрицио: «Elle croira que je manque d’amour pour elle, tandis que c’est l’amour qui manque en moi; jamais elle ne voudra me comprendre. Souvent à la suite d’une anecdote sur la cour contee par elle avec cette grâce, cette folie qu’elle seule au monde posséde, et d’ailleurs nécessaire à mon instruction, je lui baise les mains et quelque fois la joue. Que devenir si cette main presse la mienne d’une certaine façon?»[13]
И синьор Каламатти сжимал руку Фабрицио, то есть Паулоса, дрожа от избытка чувств.
— В коллеже тебя этому не учили! Ах, любовь! Жаркое дыханье, свежие уста возле твоих уст… Умерь свой пыл, cuore mio[14]. «Oh, bacciare il disiato riso»[15]! Франческа! Что понимают в этом менторы твоего коллежа! Грубые солдафоны!
Синьор Каламатти потел, отирал лицо платком, требовал глоток лимонной воды у своего камердинера и плюхался в кресло.
— Я так и умру, не познав любви! Я знал только фальшивые страсти на подмостках оперных театров!
Паулос видел в зеркале свое вытянутое бледное лицо, мясистые губы, длинные ресницы, черные глаза, длинные волосы, оставлявшие правое ухо открытым, зато слева спускавшиеся до плеча. Громко, с неподдельным чувством повторил за Фабрицио вопрос, направленный в потаенные глубины своего существа:
— Que devenir si cette main presse la mienne d’une certaine façon?
— Как естественно! С каким неподдельным чувством! — Синьор Каламатти обнял Паулоса и расцеловал в обе щеки. — Ты это чувствуешь всей своей душой! Скажи, ты любишь замужнюю женщину и не знаешь, что тебе делать, если она нежно пожмет тебе руку при встрече или расставании? Лучше при расставании, тогда она унесет с собой весь жар твоего сердца, упрячет его в глубинах своей души…
