Беннет вздохнул. Что привлекало его в иудаизме — это вера в рациональное. Рассуждения рабби Шпира были рациональны, но они не вели к ответу. Может быть, для того нам и нужен Бог, сказал Беннет, — чтобы говорить нам в трудных случаях, что правильно, а что нет. Остальное мы можем додумать сами. Рабби Шпир выпустил клуб дыма, посмотрел через окно на улицу и сказал: человек нужен Богу не меньше, чем Бог нужен человеку.
Беннет сидел молча, вертя в уме блестящую фразу рабби, будто драгоценную книгу из его библиотеки. Хотел ли рабби сказать, что Бог придуман человеком? Нет, разве может рабби сказать, что Бог сам по себе не существует? Но зачем Богу нужен человек? Чтобы поклоняться Ему? Неужели Бог может быть так суетен и неуверен в себе? Возможно, человек нужен Богу, чтобы помочь сформулировать, что такое Бог. Но разве это не значит, что у Бога нет собственных качеств, абсолютных качеств? Такая возможность сильно встревожила Беннета. Ему хотелось верить, что где-то в мире есть абсолютные факты. В конце концов разве нет абсолютного нуля — минус двести семьдесят три градуса по шкале Цельсия?
Рабби Шпир поднялся из-за стола и взял с полки книгу. Это был «Путеводитель заблудшего» Моисея Маймонида. Через много лет он оказался первой книгой, которую Беннет достал из многочисленных ящиков с книгами, полученных из дома рабби. Рабби всю свою библиотеку завещал ему.
Храм Исаии — оранжевое кирпичное здание — стоял на углу улиц Юнион и Бельведер. Вдоль одной стены росла шеренга тополей. Занятия в школе проходили на третьем этаже, в комнате, окнами выходящей на Бельведер. Рядом с основным зданием виднелся большой белый купол синагоги. Беннету там нравилось. Нравились величественные золотые трубы органа, нравилась музыка. Почти все песнопения были на иврите, который Беннет понимал слабо, и слова его не отвлекали. Можно было просто откинуться на сиденье, слушать красивую музыку, рассеянно водя глазами по закругленной меди органных труб.
Иудаизм для Беннета был этой музыкой и разговорами с рабби Шпиром. Он гордился стойкостью евреев в мировой истории, но позиция «мы против них», как у тети Сэди, ему не нравилась. Он хотел единения с миром, а не противостояния. Он понимал, что его привлекает в том, чтобы быть евреем. Ему нравились идеи, упорство, успех. Ему было приятно, что Эйнштейн, Фрейд и Гершвин были евреями.
Некоторым ребятам в школе подготовки уже исполнилось шестнадцать — сакральный возраст, когда Закон говорил, что они имеют право разъезжать по улицам на машинах родителей. Иногда Беннет ездил с ними в храм в субботу утром. После занятий они все заезжали на ленч в «Свинью и свисток» на Юнион-стрит. Там подавали прекрасные барбекю с кольцами лука. «Свинья» не походила на обычные забегаловки. Она была совсем как английский паб, если не считать внутренней автостоянки, где клиенты могли есть прямо в машинах. Так ребята и поступали. Попав в автомобиль без взрослых, они уже старались его не покидать. Они заезжали в «Свинью», и официант в белой куртке подходил к машине принять заказ. Что прикажете? спрашивал официант, ухмыляясь во весь рот. Салфеток побольше, отвечали они, издавая чавкающие звуки, как свиньи над корытом. Если в соседнем автомобиле сидели девушки, парни старались чавкать погромче. И они всегда говорили, что тут же погонят официанта обратно на кухню, если барбекю не будет как следует прожарено. Но оно всегда было прожарено как следует. Они ели барбекю с луком и запивали шипучкой из корнеплодов. «Свинья и свисток» — вот еще одна приятная сторона в том, чтобы быть евреем.
