Однако теперь молодой человек, который рвался к двери, словно к спасению, сбился с ноги. Обернулся:
– А это, – робко спросил, – а это значит что?
– Григорий Александрович поймет, – равнодушно сказала государыня и более его ни словом, ни взглядом не удостоила. И, подражая ей, Захар Константинович тоже руку, занесенную для плюхи, сдержал: просто почесал висок, взопревший под париком.
Пусть идет. Или Зотов ничего не понимает в людях, или этот глупец огребет от светлейшего оплеуху не в меру увесистей!
Из кабинета, где осталась государыня, раздался смех.
Зотов вбежал, несколько удивленный, однако довольный: редко, но он все же видел императрицу в слезах, и воспоминание об этом было мучительным, так что пусть лучше смеется, чем плачет!
– А ведь ты знаешь, Захар, я вспомнила, где его видела! Вспомнила. Однажды сидели мы с Прасковьей, – последовал легкий вздох, и Зотов понял, что это воспоминание относится к тем годам, когда графиня Брюс была еще в милости, стало быть, ему не менее восьми-десяти лет, – сидели мы на скамейке в Летнем саду. Запросто так, без чинов. Одетые весьма… приватно. Сидим, болтаем. И вдруг мимо идут молодые офицеры – только из корпуса! Идут, разговором увлечены, нас даже не поприветствовали. Прасковья так и взвилась:
– Эй, молодые невежи! Да знаете ли вы, кто пред вами?!
Еще слово, и она выдала бы наше инкогнито, да я так и вцепилась ей в руку: молчи, мол!
Один из молодых людей обернулся, бровями этак повел:
– Да кто бы ни был, право на мою любезность имеют только молодые красавицы! – И дальше пошел.
Прасковья аж в слезы ударилась:
– Да знал бы он, кого оскорбил?!
А я говорю:
– Да полно тебе, Парашенька, лет тридцать назад они бы так не поступили, они б нам проходу не давали.
– Сию историю я помню, – осторожно сказал Зотов. – Прасковья Александровна мне сама про вашу снисходительность и доброту сказывала. Только что с того, ваше величество?
– Как что с того?! – возмутилась Екатерина. – Да ведь этот «молодой невежа» он и был, этот, как его там… Дмитриев-Мамонов! И вон как судьба вывернулась. Он мне по-прежнему пытается доказать, что на его благосклонность имеют право только молодые красавицы? Ну так я ему докажу обратное!
– Ради бога, Екатерина Алексеевна, – растерянно проговорил Захар Константинович, – неужто вы его в нижние чины не разжалуете и от двора не удалите, наглеца этого?!
– И в мыслях нет! – расхохоталась императрица. – Напротив, дам ему еще un chance, как любит говорить граф Сегюр. Так что окажи любезность, сходи к светлейшему и передай: желательно мне, чтобы рисунок был поправлен его мастерской рукою и вновь представлен пред мои очи! Только расстарайся, чтобы этот… Красный кафтан не слышал.
