.
Фашистка впала в ступор. Несколько дней ходила сама не своя, без линейки, ножниц.
Учителя только об этом фильме и шептались!
— Это же по книге Васильева! Разве он мог такое написать?
Была организована инспекция в школьную библиотеку, в районную — не нашли. Учителя зашептались еще громче:
— Они поставили по запрещенной книге!
Второй показ фильма посмотрела вся школа.
На следующий день Кеха пришла дрожащая, с красными, воспалившимися глазами. На перемене за ней кинулась фашистка, успевшая уже к этому времени прийти в чувство. Но Кеха не испугалась, не сжалась, как это бывало раньше, — это теперь была новая Кеха! И новая Кеха не боялась ни директрисы, ни фашистки.
— Я Вам не Люберецкая [10]! — вдруг закричала она на весь коридор.
Фашистка обалдела, а Кеха развернулась на каблуках и зашагала прочь.
Власть зашаталась.
* * *
7 ноября, по традиции, я с родителями отправилась в гости к бабушкам. Жили они обе от нас неподалеку, в десяти минутах ходьбы, на улице Труда, в крохотной двухкомнатной хрущевке.
Вернее, это были бабушка и прабабушка. Зинаида Александровна — мать моего отца, а Валентина Владимировна — соответственно, его бабушкой. Обе они — одинокие сухие женщины, безмужние, и в молодости, и в старости похожие друг на друга, как две капли воды.
Пришли мы, как обычно, по мнению бабушек, поздно, но они всё равно тут же засуетились. Баба Зина кинулась на кухню, подрезать хлеб, колбасу. Баба Валя хвасталась: удалось достать две бутылки водки — тут же их продемонстрировала. Отец, кряхтя, начал разбирать стол. Стол с трудом поддавался, потому что сделан и собран был плохо. Впрочем, основная забота отца — не задеть затылком массивную хрустальную люстру, что с его ростом и высотой потолка было весьма проблематично. Когда стол, наконец-то, согласился развернуться и перегородить собой полкомнаты, все забегали с тарелками. Колбаска, сыр, хлеб, салаты, рыбка, графин с лимонадом, стопки. В центре — большое блюдо с темно-коричневыми кусками курицы.
Сели. Разложили салаты, бутерброды по тарелкам. Отец всем налил водки, а мне — лимонад, тоже в рюмку. Баба Зина провозгласила традиционный тост: за партию, Ленина, Сталина — торжественно выпила. Пошли обычные разговоры. Про дефицит, талоны, дурную молодежь, отсутствие культуры на улице и по телевизору. Выпили ещё. Вскоре, как обычно, взрослые заговорили о политике. Подогретая спиртным, баба Зина начала искуплено воспевать партию, Сталина. Баба Валя молчала, лишь изредка хмуро поглядывала на дочь. А я думала.
