Фелисита вынесла на галерею маленький круглый столик, поставила рядом с ним удобное кресло старой девы, приготовила кофе и снова принялась за шитье, а старушка задумчиво смотрела прямо перед собой, сидя в кресле.
— Тетя, — сказала после небольшой паузы молодая девушка, старательно подчеркивая каждое слово, — он приезжает завтра.
— Да, дитя, я читала об этом в газете. Там есть заметка из Бонна: «Профессор Гельвиг уезжает на два месяца отдыхать в Тюринген». Он стал знаменитостью, Фея.
— Слава досталась ему легко. Он не знает мук сострадания. Он одинаково спокойно совершает операции с телом и душой человека.
Старая дева с удивлением посмотрела на Фелиситу. Этот тон был нов для нее.
— Остерегайся несправедливости, дитя! — кротко сказала она.
Фелисита быстро подняла карие глаза, которые казались в эту минуту почти черными, и возразила:
— Он очень виноват передо мной, и я знаю, что никогда бы не пожалела его, если бы с ним случилось какое-нибудь несчастье, а если бы я могла содействовать его счастью, то я не шевельнула бы и пальцем...
— Фея!
— Я постоянно приходила к тебе со спокойным лицом, не желая отравлять те немногие часы, которые мы проводили вместе. Ты часто была уверена в спокойствии моей души, тогда как внутри кипела буря... Если тебя унижают ежедневно, ежечасно, если ты слышишь, как поносят твоих родителей, как их называют проклятыми Богом; если ты чувствуешь стремление к высокому идеалу и сознаешь, что заключена среди необразованных людей, потому что бедна и не имеешь права на образование; если видишь, как твои мучители носят ореол благочестия и безнаказанно уничтожают тебя во имя Господня, и переносишь все это спокойно, без возмущения, и даже прощаешь, — то это не ангельское терпение, а трусливое, рабское подчинение слабой души, заслуживающей всяческого унижения!
Фелисита говорила твердо, низким, звучным голосом.
— Мысль, что мне придется снова увидеть каменное лицо Иоганна, возмущает меня, — продолжала Фелисита. — Бессердечным и бездушным голосом он будет повторять мне все то, что писал в продолжении девяти лет. Он привязал меня к этому ужасному дому и тем обратил последнюю волю дяди в проклятие... Я не должна иметь ни способностей, ни мягкого сердца, ни благородных чувств — все это неуместно для дочери фокусника. Свое низкое происхождение я могла бы искупить только в том случае, если бы стала так называемой служанкой Господней, несчастным существом с самым узким кругозором.
