В конце длинного коридора, у самой лестницы, ведущей в нижний этаж, находилась дверь. Натанаэль сказал как-то Фелисите: «Вот здесь она живет! — и закричал, стуча кулаками в дверь: — Вылезай, старая ведьма!» — бросившись затем стремительно бежать вниз по лестнице. Как забилось от страха сердечко маленькой Фелиситы! Она ни минуты не сомневалась в том, что из дверей выскочит ужасная женщина с большим ножом в руках и схватит ее за волосы.
Начинало смеркаться. Дверь из комнат в прихожую отворилась, и послышались уверенные шаги. Фелисита боязливо спряталась за занавеску: к комнате ее приемного отца подходила госпожа Гельвиг. При его жизни она никогда не переступала порога этой комнаты. Она вошла необычайно скоро и заперла дверь. С торжеством оглядывала эта женщина комнату, которую так давно избегала.
Над письменным столом Гельвига висели два прекрасных портрета, написанные масляными красками, — мужской и женский. На последнем было изображено гордое лицо с умными и веселыми глазами. Короткий лиф из белого шелка с красным, затканным золотом кушаком, едва прикрывал пышную грудь и руки. Это была мать Гельвига.
Перед этим портретом и остановилась вдова. Постояв немного, она встала на стул, сняла портрет и вынесла его из комнаты. Фелисита напряженно прислушивалась к ее шагам. Она поднималась по лестнице все выше и выше, вероятно, на самый чердак.
В дверях появилось испуганное лицо Генриха.
— Так и есть, Фридерика! — сказал он, обернувшись в прихожую. — Это был портрет покойной матери господина Гельвига!
Старая кухарка заглянула в комнату.
— Ах ты, Боже мой, правда! — воскликнула она, всплеснув руками. — Если бы узнала про это гордая покойница — в гробу перевернулась бы, а покойный барин! Положим, она была ужасно одета, совсем голая, всякому христианину стыдно и взглянуть!
— Ты думаешь? — спросил Генрих, хитро подмигнув. — Но, во-первых, наша хозяйка не может простить свекрови, что та не хотела допустить их брака. Во-вторых, покойница была веселая женщина, охотно принимала участие в развлечениях и очень любила танцы; а в-третьих, она назвала как-то нашу хозяйку «бессердечной ханжой»... Понимаешь?
Во время этого разговора Фелисита вышла из своего убежища. Она инстинктивно почувствовала, что отныне этот грубый, но добродушный старый слуга будет ее единственной защитой в доме. Он ее очень любил, и, главным образом благодаря его заботливому надзору, ребенок оставался до сих пор в счастливом неведении относительно своего прошлого.
