Хм, сохнешь… Ну и словцо — оно вряд ли в эту строку ложится. Толком посохнуть не успела, поженились спустя месяц после знакомства — долго ли это студентам? Она училась в МИИТе, Сережа на филфаке в пединституте, встретились на вечеринке в общежитии, и — понеслось, поехало…
— А долго ли он сердце тебе тревожит?
Да уж тринадцать неполных лет… Вот именно — тревожит, он в самом деле человек тревожный, с ним не заскучаешь: после института подался работать в газету, вечно где-то пропадал в командировках, а когда не пропадал, то на чинную, размеренную семейную жизнь с ним рассчитывать не приходилось. Вечно — полон дом гостей, шум, гам, дым коромыслом, песнопения под гитару…
— Ну что ж, песня — она душу греет…
Возможно. Песни в их кругу были приняты хорошие, про дальние дороги, расставания, тоску и ожидания встреч — Сережа хорошо играл и пел, голос у него негромкий, на глубокий, чуть хрипловатый. Что же он особенно любил? Ах да, вот это: "Мама, мама! Просто я дежурю, я дежурю — по апрелю…" Как это можно дежурить по апрелю? Дежурить можно по станции, по министерству, но по апрелю — это как?
— В этом он был мастер, — усмехнулась Вероника, поглядывая на гадалку, которая, подавшись к свече, поводила над жидким огоньком ладонями. — И в газете своей все первоапрельские шутки придумывал. То статью напечатал о том, что рухнула Пизанская башня — и фотографию развалин туда же тиснул. То сочинил, что "Титаник" подняли со дна, отремонтировали и пустили в плаванье. Еще что-то… Ах да, написал как-то, что на Тишинском рынке пиво продают по старым ценам, по тридцать семь копеек за бутылку — скандал вышел страшный, народ чуть в щепки этот несчастный рынок не разнес: где, мать вашу, наше пиво?
— А было ли хорошее? — гадалка, окунув пальцы в баночку с каким-то порошком, посыпала щепотку на огонь, свеча отплюнулась мелкими, пушистыми искорками. — Между вами — было.
Вопрос… Наверное — да. И наверное, именно в том, что все у него происходит с бухты-барахты. То прибежит вечером — шевелюра дыбом, глаза горят: "Айда завтра в горы! На лыжах кататься! Да черт с ними, с планами! С заказом билетов черт! Улетим как-нибудь! — и — бах! — на колени. — Ну милая, я тебя умоляю!" Все отпуска — так. То в горы, то на море, то куда-то за Полярный круг, на Северный Урал… Но, положа руку на сердце, в этих внезапных и нелепых побегах от домашнего уюта была своя прелесть.
— А не ты ли, моя хорошая, виновата?
— Кто знает, — пожала она плечами. — Возможно. Просто однажды сказала ему: все, Сережа, я устала от такой жизни. Он не хотел уходить. Потом все-таки ушел. Он в общем-то человек тонкий, понимал, чувствовал мое настроение… — она помолчала, потом резко поднялась с пола, тряхнула головой: — Ну все, хватит с меня этого бреда. Я пошла, — на пороге обернулась, прищурилась: — И знаешь что… Не называй меня так — моя хорошая. Я не хорошая. Я вздорная и глупая баба, дошло?
