Поющий бархан | страница 5

Но раз роща слева, то солончак должен быть справа. Поворачиваю ухо вправо, прикладываю к уху ладонь. Далеко — далеко стрекочут сверчки. Так и есть, там солончак: сверчки любят селиться у солончаков!

Впереди глухо ухнул филин. Филины в пустыне живут только на скалах. Значит, скалы-останцы впереди. А позади? А позади чуть слышен гогот гусей: кто-то всполошил перелётную стаю на озере. Значит, озеро позади.

И вот опять, как и днём, известно где что. Только днём было видно, а сейчас, ночью, слышно. Можно смело идти, не заблудишься — знай держи ухо востро.

Но идти неохота. До того хорошо сидеть на тёплом песке и слушать голоса ночи. И соловьи, и гуси, и филин, и сверчки — и все сразу! Не часто бывает в пустыне такая роскошь.

Ночью над пустыней: всплывает луна, и пески — до самого горизонта! — становятся вдруг голубыми. Все словно погрузилось в прохладную тень подводья. Заросли саксаула становятся кущами водорослей, а волны барханов — волнами моря.

Легко и прохладно после струящейся белой жары дня. И я ухожу в барханы, оглядываясь на светлое пятнышко своей палатки, утонувшей в дымных кустах.

Тишина. И голубые пески. Нездешний, удивительный мир. Мир далёкой планеты.

Далеко — чуть слышит ухо! — неясные стоны. А рядом, в расплывчатом тёмном кусте, таинственное булканье-тиканье.

Тихий шорох шагов. И чёрные скобки твоих же следов на упругом песке. Голубом песке.

Лениво тянется лунная ночь. Ничего не происходит вокруг: ни звук, ни движение не настораживают и не тревожат. И всё-таки чего-то ждёшь! И что-то влечёт тебя дальше и дальше. Слишком всё вокруг призрачно и таинственно, чтобы не ждать и не идти.

С бархана на бархан, как с волны на волну. С голубого гребня в тёмный провал — есть ли кто там? Из провала снова на гребень — а что впереди? Всё дальше, всё глубже в сияющее неоновое пространство.

Приставь ладонь к уху — и в ухо тебе тишина. Голубой сон спящей пустыни.

Даже знанию не под силу погубить эту фантастическую красоту. Я знаю, что тикают на кустах гекконы. Стеклянные глаза их залиты чёрным зрачком. А постанывает вдалеке козодой. Вчера я осветил одного фонарём, и глаза его загорелись рубинами. А потом глаза мягко взлетели, как искры.

Светятся у ног выбеленные солнцем щитки мёртвых жуков. Такое уж солнце в пустыне: чернит белые камни и отбеливает чёрных жуков. А стрекочет под кустом змея-эфа. Та самая, что ползает боком и показывает красный язык.

Я знаю и всё равно поражён.