Пока я, оцепенев от подобной наглости, стоял и рассматривал эту живую картину, являющуюся, по моему мнению, самой доходчивой иллюстрацией к крылатым словам, гласящим, что любая власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно, внизу хлопнула входная дверь.
Еще через мгновение мы услышали звук тяжелых шагов профессора, поднимавшегося по лестнице.
— Черт побери! — Министр у бюро засуетился. — Как не вовремя! Быстро под кровать! Быстрее, быстрее!
Я до сих пор не могу понять, как я все-таки на это пошел? Наверное, виной тому малиновый сок. Должно быть, это он полностью подавил все механизмы сопротивляемости моего организма — и физические и психические. Помню, ноги у меня подкосились, я опустился на пол и безвольно дал увлечь себя под кровать, где Министр уже облюбовал для себя место у стены.
Свисавшее до пола покрывало еще покачивалось, когда в комнату вошел профессор Хаммарстрем. Ругаясь и кряхтя, он снял туфли — «а спина-то, видно, побаливает», не испытывая никакого сочувствия к нему, подумал я — после чего начал ходить по комнате, как мне показалось сначала, бесцельно. Однако, скоро я понял, что он что-то разыскивает — по всей видимости, свои шлепанцы. Вот он вернулся к кровати, сунул под нее ногу и пошарил голой ступней по остававшемуся там свободному пространству. Наткнувшись на мою руку, он сначала нерешительно пнул ее, а потом отдернул, словно наступил на горячие угли. Все так же кряхтя, он опустился на колени и откинул край покрывала. Я никогда не забуду выражение его лица, вплотную приблизившегося к моему: на нем были нарисованы изумление, страх и ярость, смешанные в самой невообразимой, ужасной пропорции. И, каким бы глупым и нестерпимым ни было мое собственное положение, я профессора понял. Человек, разыскивающий под кроватью свои шлепанцы и вместо них находящий престарелого адъюнкта, за которым смутно виднеется министр внутренних дел, несомненно, имеет право на самовыражение в самом широком диапазоне. Конечно, настоящий хирург должен быть готов ко всему, однако вряд ли можно требовать от него хладнокровия в ситуации, когда он, немало потрудившись над черепушкой больного и вскрыв ее, находит внутри вместо неизвестно куда улетучившегося мозга две старые, не годные к работе селезенки.
Я молча выполз наружу. Я просто-напросто посчитал, что говорить в подобном положении какие-то слова бессмысленно. Министр, однако, обычно за словом в карман не лазящий, спокойно отряхнулся и сказал:
