— Ты не заметил по дороге ничего подозрительного. Ни крика, ни выстрела, ни зашумевшего мотора? — Министр для наглядности продемонстрировал все эти звуки.
— Нет, не заметил ничего, но, когда мы вошли через калитку, в саду определенно кто-то был. Кто-то побежал от двери вдоль стены и пропал за углом.
— Ты видел, кто это был?
— Нет.
Ответ прозвучал быстро и уверенно.
— Было темно: деревья там стоят тесно. Тень отделилась от остальных теней. Если бы он стоял тихо и не шевелился, я бы его не заметил.
— «Он»? Ты все-таки видел, что это — мужчина?
Профессор неотрывно глядел на Министра: несколько мгновений он молчал, он как будто был сбит с толку.
— Разве я это сказал?.. Я просто предположил, часто ведь говоришь автоматически, не имея в виду чего-то определенного. Нет, рассмотреть, кто это был — мужчина или женщина, было невозможно, я видел только фигуру, тень.
— А потом вы вошли в дом? Вместе?
— Да. Я подумал, что лучше нам войти вместе, может, в доме побывал вор? Входная дверь оказалась незапертой... Остальное ты знаешь.
— В котором часу точно вы обнаружили ее, и долго ли она, как вы считаете, была мертва?
Министр с удивлением и одобрением взглянул на меня. Могу сказать в свое оправдание, что задавать вопросы — неотъемлемая часть моих служебных обязанностей.
— Она была мертва к этому времени минут пять-десять. Часы показывали одиннадцать минут десятого. Я хорошо это помню, потому что запись точного времени наступления смерти и обнаружения мертвого тела входит в кодекс действий врача, когда он оказывается в подобной ситуации.
Кристер Хаммарстрем едва ли не стыдился точности своего свидетельства.
Мы еще немного поговорили о Беате и постигшей ее судьбе, после чего разговор перешел на людей ныне здравствующих, на хрупкость их существования на земле, а с этого на переменчивость погоды и направления ветров в эту пору года. Мы поднялись, чтобы откланяться.
Но Кристер Хаммарстрем не отпустил нас.
Он пошел с нами вдоль берега и стал рассказывать о своем саде, уделяя больше внимания своим будущим планам, чем тому, что уже совершил. В момент, когда он говорил нам, что зарезервировал для работ в саду каждый свой свободный день на много лет вперед, в голосе его зазвучала одержимость идеей, настоящая страсть.
Хотя тут же его порыв угас, и перед нами снова был усталый и потерянный человек, убежденный в том, что ему никогда не осуществить свои блестящие планы.
Он вызвался проводить нас обратно до своего дома, но Министр остановил его.
