– Что это? – он кивнул в сторону пещеры, обращаясь к подошедшему Амиру.
– Там подземная река, – ответил тот. – Помнишь: «земля расступилась и поглотила воду» или как там? Это здесь. Я в прошлый раз хотел туда залезть, увидеть своими глазами, но учитель запретил. Может, сегодня… Пойдем на площадь, там уже начинается.
Площадью оказалась другая поляна, скрытая за деревьями, значительно больше первой. Человек тридцать уже сидело полукругом по периметру поляны на траве или подложенной одежде. Почти половина из них, в основном, мужчины, были в черных масках. Японцы уселись особняком, скрутив ноги в позе лотоса. Напротив высились два вкопанных в землю высоких столба из грубо отесанных сосновых стволов, расколотых сверху топором. На раскол опирались две наклонно стоящие на земле длинные жерди, на вершинах которых висели лошадиные шкуры, а позади всей этой конструкции на таких же длинных, но установленных вертикально шестах была развешена огромная сплетенная из разноцветных нитей сеть вроде рыболовной. Сверху сеть была украшена множеством цветных ленточек, колебавшихся от легкого ветерка. Между зрителями и занавесом были аккуратно, как для костра на пикнике, сложены сосновые поленья. Поодаль стояли туристические палатки, среди них одна шатровая, а немного в стороне была установлена юрта, напомнившая Джордану индейский вигвам.
Солнце было уже низко. Пробиваясь сквозь плотные облака, его лучи окрашивали синеющие вдали горные вершины с рваными, как зазубрины, краями в зловещие золотисто-багровые тона.
Амир уселся рядом с Мариной, Джордан последовал его примеру. Сгущавшиеся сумерки придавали необычной сцене еще большую таинственность. Собравшиеся переговаривались, но очень тихо, не заглушая ни шума подземных вод, ни стрекота каких-то насекомых – не то сверчков, не то цикад. Внезапно все затихли и разом повернули головы к тропе. Из-за деревьев показался молодой охранник, кативший что-то перед собой. Когда он подошел поближе, Джордан понял, что это было кресло на колесиках, на котором сидел, вытянувшись вперед и держась руками за подлокотники, немолодой уже и очень худой бородатый мужчина с острыми чертами лица. Весь вид его говорил о серьезной болезни, но глубоко провалившиеся на изможденном лице глаза блестели, создавая впечатление незаурядной внутренней силы. Парализованные ноги, как на фотографиях президента Рузвельта, бессильно стояли на подножке кресла. Длинная густая борода, завивающаяся кольцами, в свою очередь напоминала изображение какого-то древнего ассирийского царя.
