Именно в такие минуты к ней приходило предчувствие будущего одиночества, ибо она всем своим существом понимала, как плохо придется ей одной, без матушки, в чужой стране.
Королева Луиза и впрямь была необыкновенная женщина. При всей ее непобедимой властности она оставалась нежнейшей матерью. Больше обоих своих сыновей она любила дочь, до боли напоминавшую ей покойного мужа — человека доброго и мягкого, преданнейшего из мужей и нежнейшего из отцов, но которого нужно было постоянно уговаривать и подстегивать, иначе он не хотел сражаться за честь семьи; человека, который подчинялся лишь голосу совести, а не честолюбия. Когда бы не Луиза, Португалия до сих пор томилась бы под испанским гнетом, ибо сам герцог Браганский, удалившись в молодости со своею женой и двумя сыновьями в замок Вилья-Висоса, расположенный в живописнейшей португальской провинции, вполне довольствовался семейным уютом и, по-видимому, не желал ничего иного. Поначалу и Луиза была счастлива прелестями мирной жизни, далекой от дворцовых интриг. В этом самом раю была зачата и двадцать пятого ноября 1638 года, под вечер Екатеринина дня, появилась на свет ее дочь.
Несмотря на всегдашнюю трезвость своих воззрений, королева Луиза верила в некие высшие силы. Так, через два года после рождения Екатерины она уверовала, что ее дочь рождена на благо своей страны и что ей предначертана не менее важная роль в истории Португалии, чем самой Луизе, — ибо величие духа снизошло на герцога Браганского ровно через два года от рождения девочки, и очень возможно, что если бы не малолетняя дочь, та единственная возможность освобождения Португалии от испанской тирании была бы упущена навек.
Луиза на всю жизнь запомнила тот ноябрьский день, когда мирное существование Вилья-Висосы нарушили честолюбивые планы. Еще со времен могущественного Филиппа Второго Португалия пребывала в вассальной зависимости от Испании; за шестьдесят лет подневольной жизни в души новых поколений проникла апатия, вялая покорность судьбе, и пробудить их к борьбе под силу было разве что очень сильной личности — такой, как Луиза.
В тот день на Вилья-Висосу приехал дон Гаспар Кортиньо; он долго и красноречиво говорил о необходимости вырваться из-под испанской тирании и уверял, что, если герцог Браганский, последний отпрыск королевского рода, согласится возглавить восстание, многие португальские аристократы последуют за ним.
Герцог качал головой; однако Луиза, всегда помнившая об исключительности своего мужа, сыновей и дочери, не могла успокоиться. «Да, — соглашалась она, — в провинции им хорошо; но разве могут они не считаться с тем, что в их жилах течет королевская кровь? Разве могут изменять памяти собственных предков и пребывать при этом в довольстве?»
