— Любовника?.. Филипп, ты же мой муж!.. Как ты можешь такое говорить?!
Честерфилд раздраженно схватил ее за плечи и встряхнул что было силы.
— О Боже! Когда же ты наконец повзрослеешь? — воскликнул он.
Испуганная Елизавета попыталась обнять его за шею — но тут глухое раздражение графа перешло в гнев. Ему была противна эта невинная девочка — потому что она так не походила на ту, другую, по чьей милости он с некоторых пор терпел адские муки ревности.
— Так знай же! — зло крикнул он. — Знай раз и навсегда! Я не люблю тебя — потому что мое сердце принадлежит моей возлюбленной!..
— Твоей возлюбленной?.. — Губы бедной Елизаветы побелели. — Филипп... Ты говоришь о своей... покойной жене?
Он удивленно взглянул на нее и расхохотался.
— Я говорю о Барбаре Палмер, — сказал он. — Она — моя возлюбленная!
— Но ведь... Разве она не любовница короля?
— Ах, стало быть, ты все-таки слышала кое о чем? Поздравляю, похвальная осведомленность! Ты умнеешь просто на глазах!.. А чтобы ты была еще умнее, скажу: Барбара любовница короля — да, это так. Но прежде всего она моя любовница! И ребенок, который только что у нее родился, — мой, так и знай!..
С этими словами Честерфилд развернулся и ушел, оставив жену стоять посреди комнаты недвижно, подобно статуе в дворцовом парке.
Наконец она очнулась и медленно пошла в спальню; там, задернув полог над кроватью, легла. Постепенно члены ее сковало гнетущее оцепенение, в которое погрузились все ее мысли и чувства.
Еще до того, как Честерфилд успел добраться до дома на Кинг-стрит, к Барбаре пожаловал еще один гость.
То был ее кузен — Джордж Вильерс, герцог Бэкингем. К нему уже вернулись все его поместья, он числился теперь королевским камер-юнкером и постепенно обретал известность как один из первых государственных мужей Англии.
Не заглядывая в колыбель, он устремил полный восхищения взор на счастливую мать.
— Итак, милая кузина, ты добилась своего! — сказал он. — Говорят, король влюблен в тебя, как мальчишка. Полагаю, что это сулит счастливые перемены и всему многострадальному роду Вильерсов.
— Да, Джордж, — с улыбкой отвечала Барбара. — Многое уже переменилось с тех пор, как ты меня дразнил и смеялся над моею горячностью.
— Многое, но не ты сама, — усмехнулся герцог. — Думаю, мне живо пришлось бы убедиться, достань у меня отваги дразнить такую важную даму, как Барбара Палмер. Признайся, ты и теперь кусаешься, царапаешься и пинаешься с таким же пылом, как в семь лет?
