Неодобрительнее всех отзывалась о Гайде родная мать короля, Генриетта Мария, винившая канцлера во всех своих размолвках с сыном, — а надо сказать, что размолвки между ними происходили постоянно.
Однако Карл все же продолжал держать сторону Гайда и лишь теперь, когда канцлер принялся горько сетовать на то, что его дочь — законная супруга, а не любовница герцога Йорка, впервые усомнился в искренности своего советника.
Он уже сделал его бароном Гиндонским и, в благодарность за многолетнюю верную службу, собрался после коронации пожаловать ему титулы виконта Корнберийского и графа Кларендона, однако решил все же в дальнейшем верить ему с оглядкой.
Бедный Джеймс! Увы, мужество не входило в число его достоинств. Король не раз уже убеждался, что его младший брат отчаянно боится материнского гнева. «Странно, как такой маленькой женщине, притом на таком большом расстоянии, удается вселять ужас в сердце своего великовозрастного сына?» — думал Карл. Генриетта Мария подняла страшный шум в Париже по поводу скандальной женитьбы Джеймса; она с рыданиями уверяла всех и каждого, что сие есть не что иное, как новый удар ее горькой судьбины, новое свидетельство того, что она была и остается la reine malheureuse. Ужель муки ее вовек нескончаемы? — вопрошала она. Ужель мир еще не явил пред нею всю свою жестокость?! Карл хорошо представлял, на кого в первый черед изливаются все эти вопли и стенания: конечно, на его обожаемую сестренку Генриетту. И вот, пока там — в Пале-Рояле или в Коломбе, в Шайо или в Лувре — матушка призывала каждого встречного в свидетели своего несчастия и уговаривала святых ниспослать кару на головы ее мучителей, здесь, в Уайтхолле, за тридевять земель от Парижа, ее сын Джеймс обмирал от страха... А тут еще сестрица Мария Оранская никак не могла успокоиться. Она злилась, что Джеймс посмел до такой степени забыться, и досадовала на самое себя: ведь Анна Гайд познакомилась с герцогом благодаря тому, что состояла в тот момент в ее свите.
Бедный Джеймс!.. Что мужество — в нем и мужского благородства нет ни на грош! Когда на него обрушился материнский гнев и упреки непоколебимой сестры, он, напуганный содеянным, публично признал свою ошибку. Он начал прислушиваться к наветам, коих недоброжелатели Гайда тут же нашептали ему великое множество, и в конце концов объявил, что Анна — бесстыжая развратница, что она сама его завлекла и что ребенок, из-за которого он решился на брак, в конечном счете вовсе не от него. Несчастной Анне, покинутой и мужем, и родней, пришлось бы совсем худо — если бы не король.
