Обливаясь кровью, забыв про Настю, про свой наган и даже про своего страшного шефа, укушенный кинулся к ребенку – и, вероятно, убил бы его на месте, забил бы насмерть. Но тут до Колиного слуха донеслись – приглушенные, будто проходящие сквозь слой ваты, – слова Григория Ильича:
– Не смей его трогать! Надо сперва выяснить, насколько он пригоден для Ярополка.
И гладколицый склонился к мальчику, держа перед собой на ладони пачку папирос. Коля невероятно изумился: он решил, что бандит из ГПУ сейчас предложит ему закурить. Но вместо этого Григорий Ильич произнес – вкрадчиво:
– Покажи дяде, что ты умеешь. Выбей у меня эту пачку из руки – только не касайся ее.
Коля смотрел на папиросы секунду или две, а затем его сознание померкло – разом, словно опущенная в воду свеча.
К счастью, тьма под деревьями, сомкнувшими кроны над дачной скамейкой, из серой уже превратилась в фиолетовую. И Колин отец не заметил того, что творилось с его сыном. Помолчав некоторое время, Николай как ни в чем не бывало проговорил:
– Есть еще кое-что, папа…
– Ну, я так и думал, что ты чем-то одним не ограничишься. Что там еще у тебя?
– Видишь ли, – Коля вздохнул, зная, что ступает на крайне зыбкую почву, – есть в деле «Горького» кое-какие детали, которые меня смущают. Во-первых – ты и сам это заметил, я думаю: тот человек, о котором Ягода писал Сталину, и мнимый дядя Тани Коровиной – одно и то же лицо. Не странно ли?
Колин отец мысленно изругал себя за то, что упомянул фамилию Семенов, рассказывая о докладной записке Ягоды.
– Если это во-первых, – по папиному тону Коля понял, что тот и впрямь сложил два и два, но не желает обсуждать получившийся результат, – то что будет во-вторых?
– Во-вторых, в тот день я на Центральном аэродроме видел этого человека – в бинокль, и кое на что обратил внимание.
– И как ты понял, что это он, в смысле, Семенов?
Колин отец так никогда и не узнал о происшествии, случившемся с его сыном летом 1923 года. Только удивился, с чего это Вероника Александровна вдруг съехала со своей шикарной квартиры на Каменноостровском – перебравшись, правда, в квартиру не худшую: на Гороховой улице (примерно посередине между прежней резиденцией ленинградских чекистов и домом, где когда-то жил Распутин).
У Коли имелся ответ; его отец не знал, что такого просто не могло быть.
– Я видел фотографию Семенова в газете – с подписью, – быстро, чтобы поскорее разделаться с ложью, проговорил студент МГУ и тотчас продолжил: – На моих глазах он подложил свернутый листок бумаги в сумку женщины-кинооператора. Полагаю, это и было письмо, которое Благин будто бы писал под диктовку
