Семенов ударил ее наотмашь так, что женщина упала со стула на пол, а затем подскочил к ней и замахнулся обутой в сапог ногой – целя Анне в левый бок. Наверняка эта ночь завершилась бы для красавицы-кинооператора тем, что не одно и не два из ее ребер оказались бы сломанными. Но ровно за мгновение до того, как Григорий Ильич нанес удар, со своего места вскочил Стебельков – намеревавшийся, по-видимому, и сам принять участие в расправе. При этом движения его были столь неловки, что по пути он сбил со стола единственную лампу, запутавшись ногой в ее проводе.
Электрический прибор со звоном ударился об пол; лампочка, сыпля искрами, разлетелась на куски, и кабинет Семенова погрузился во мрак.
Комната в коммунальной квартире, где Скрябин проживал с момента своего приезда в Москву, была просторной – метров в тридцать, но, несмотря на это, в ней практически негде было шагу ступить: мебель как-то очень уж плотно заполняла ее. Зато, будто компенсируя недостаток пространства, помещение озарял столь яркий свет, что Колины соседи с осуждением именовали его иллюминацией.
– Все говорят, как по-заученному: Благин был воздушным хулиганом, лихачом и анархистом, – сказал Миша; в ЦАГИ он представился корреспондентом студенческой газеты МГУ – кем являлся на самом деле и обладал соответствующим удостоверением. – Незадолго до инцидента Благина даже вызывали в горком партии – на проработку, как видно.
Был поздний вечер вторника, двадцатого мая, и друзья расположились за Колиным обеденным столом, на котором стояли чайные чашки, чайник, тарелка с бутербродами и розетки с вареньем. На коленях у Скрябина устроился белый персидский кот, огромный, носивший звучное имя Вальмон. Юноша то почесывал его за ушами и под подбородком, то, вызывая легкое потрескивание белой шерсти, проводил рукой вдоль кошачьей спины (где в самой середине прощупывался небольшой бугорок – рубец на месте давно зажившей раны). Котяра, сощурив желтые глаза, блаженно урчал.
Колина квартира находилась в доме на Моховой улице – поблизости от университета. Помимо Николая, в ней проживала лишь немолодая бездетная супружеская пара и старушка лет восьмидесяти – из бывших, судя по всему. Для студента такое жилье по тем временам считалось не то что приличным – чуть ли не роскошным, и получением его Коля, конечно же, был обязан своему отцу.
Тот и прежде не оставлял Николая без попечения. Пока мальчик жил у бабушки в Ленинграде, отец ежемесячно высылал на его содержание немаленькую сумму денег и даже навещал сына время от времени – по крайней мере, раз в год. И лишь одна вещь Колю всерьез беспокоила: папа относился к нему с явной настороженностью и не мог скрыть этого.
