— Дед, — решительно сказал Аллан, — сегодня у меня нет никакого желания обсуждать этот вопрос.
Старик посмотрел на него долгим, изучающим взглядом, потом тяжело вздохнул и затушил сигару.
— Здесь дует. Пойдем в библиотеку.
Аллан поднялся.
— Позвольте помочь вам, сэр, — обратился он к старику, положившему руки на подлокотники кресла. Такое предложение он делал всякий раз, наблюдая, как старик пытается встать. И каждый раз получал один и тот же ответ: «Пока я еще не в могиле, попробую справиться самостоятельно».
Однако сегодня он услышал:
— Да, пожалуй.
Аллан с тревогой вгляделся в лицо старика, но оно не выражало ничего особенного. Помог ему подняться на ноги, довел до библиотеки, где, несмотря на довольно теплый осенний вечер, в камине горел огонь, и усадил в любимое кожаное кресло.
Каспар вздохнул.
— Так-то лучше. А теперь налей-ка нам немного коньяка.
Аллан хотел было возразить, но передумал. Почему бы и нет? По сравнению с обедом коньяк казался теперь сущим пустяком. Наполнив две рюмки, он передал одну деду, придвинул кресло поближе к огню и сел.
— Ладно, дед, — сказал он, — теперь давай.
— Что давать? — спросил Каспар с невинным выражением лица.
Глаза Аллана сузились.
— Ты совсем заморочил мне голову, но дальше так не пойдет. Я хочу получить от тебя ответ. Что происходит?
— Почему вы, молодые люди, так нетерпеливы?
— Дед… — В тоне внука прозвучало предупреждение.
— Хорошо, хорошо. Ты, надеюсь, помнишь, что скоро мне исполнится восемьдесят семь лет.
— И поэтому ты решил заранее преподнести себе подарок — обед, от которого твои доктора рвали бы на себе волосы?
— Моя жизнь принадлежит мне, а не докторам. — Каспар взглянул прямо в глаза Аллану. — Ты помнишь хоть что-нибудь из того, чему тебя учили в воскресной школе, мой мальчик?
— Трудно сказать, — осторожно ответил Аллан. — Смотря что.
— Я имею в виду тот библейский стих, где сказано, что человеку отпущено три по двадцать и еще десять лет жизни. — Каспар улыбнулся. — Я умудрился прожить гораздо больше.
Аллан улыбнулся.
— Вы всегда умудрялись получать хороший доход от своих вложений, сэр.
— Семь лет назад, по настоянию своих докторов, я согласился перейти на эту ужасную диету — ничего жирного, ничего сладкого, вообще ничего вкусного. Они заверили меня, что человек в возрасте восьмидесяти лет, перенесший операцию, от которой умирают люди вдвое моложе, может обмануть свою судьбу, если будет питаться пусть не вкусно, но зато правильно.
