Он появился в палате Олеси лишь на четвертый день ее пребывания под надзором хирурга Владислава – давал время пережить случившееся с ней, а заодно переварить прочитанное в дневнике – догадывалась Олеся.
Михай вошел, положил на тумбочку роскошный букет роз, перебивших своим запахом лекарственный состав воздуха, и, не поцеловав ее, осторожно присел на стул у кровати.
– Здравствуй, Леся! Ну как рана – не беспокоит?
– Оправдываться пришел? – Олеся сухими глазами насмешливо разглядывала его.
– В чем... оправдываться?
– Ну как же – жена с ребенком ждут в Будапеште, а ты здесь, на Украине, уже братика или сестренку пытаешься ему сотворить! А я вот целый день вчера лежала и думала – на кой черт ты мне это чтиво притащил? Если только для того, чтобы показать нелюбовь к бывшей Родине и любовь к Юдит, то об этом предпочитают молчать при посторонних людях, к числу которых, насколько поняла, отношусь и я. А если для того, чтобы отдалить меня от себя, то добился этого целиком и полностью – я тебя уже ненавижу. И себя тоже! Боже ты мой, и какая же я идиотка – полезла в постель к мужику, не потрудившись даже взглянуть на девятую страничку его паспорта! Но теперь все – считай, что я сполна расплатилась гостиничной ночью за все доставленные тебе беспокойства! Завтра же уеду в столицу, к проклятому папочке... – Олеся на миг запнулась, о чем‑то вспомнив, затем продолжила уже без прежней горячности – ... да хоть к черту в объятия, лишь бы не лицезреть твою противную рожу! Двуличную, кстати, рожу, и в прямом, и в переносном смысле! А ты можешь катиться в свой теперь уже Будапешт, в объятия венгерочки... – Здесь она наконец заплакала – зло, беспомощно, сквозь прозрачные слезы вперив в Михая наполненные неприкрытой ненавистью зрачки.
– Некуда мне ехать! – он говорил медленно, с горечью и тоской. – Нет у меня ни ласковых объятий, ни будущего ребенка, ни венгерочки Юдит...
– Как это? – не поняла Олеся.
– Ты думаешь, для чего я дал тебе прочесть мои воспоминания: чтобы ты осознала – я полностью вверяю свою судьбу, и бывшую, и настоящую, в твои руки. За этой тетрадью охотились многие, но никто из них не прочел и листочка. Здесь, в этих листочках, все, что связывает меня с прошлой, «совковой» жизнью, – мои оставшиеся в живых друзья, мои планы и надежды, даже мои мысли... Мне нужно было все это рассказать кому‑то. А более близкого человека, чем ты, Олеся, я не нашел. А Юдит убита. Вместе с неродившимся сыном. Моим сыном, которого я так никогда и не увижу! – Михай спрятал лицо в ладонях.
