— Вроде нет.
— А почему?
— Я лицемер, — пояснил он.
— Выходит…
— Но зачатки хорошего человека во мне есть.
— А с чего ты взял, что я хороший?
— Я разве так сказал?..
— Да, ты сказал, что я неплохой человек.
— Не знаю… — Боб смутился.
— Я держу тебя взаперти.
— Ну, за биоунитаз спасибо.
— Биотуалет.
— Единственное место, где я могу побыть один. Что там эти бедняги в Иране делали, не помнишь?
— Понятия не имею, я тогда маленький был.
— Наверное, прямо в штаны мочились.
— Ну уж нет, — вздохнул я, — террористы тут ни при чем. Это всего-навсего я, Эван Улмер, повелитель зависти. А завистники бывают и добрыми. Странно, да?
Включился здоровенный холодильник, и мы оба обернулись на шум. Какое-то время в подвале разносился только мерный гул белого гиганта. Я вспомнил, что пора подкупить продуктов: йогурта, нежирного сыра, оливок без косточки, минеральной воды без газа… Желудок Боба газировку не выносил.
— А ведь и правда больно, — признал я. Наручники врезались в запястья, оставляя красные следы.
— К кому ты завидуешь, Эван?
— Кому, — поправил я.
— Ты завидуешь мне?
— Нет. Без обид, тебе я не завидую.
— А кому тогда?
— Другому парню. Некоему Эвану Улмеру. Человеку, который сумел взять себя в руки и написал что-то, что понравилось агенту и редактору. Ублюдок хренов!
Что такое гнев? Каждый день я ощущал, как у меня в голове что-то растет, поднимается, обретает плоть. Или как что-то ворочается в груди — крутится, переворачивается, врезается в душу, словно резинка на пальце. Я чувствовал дрожь во всем теле. Мне говорили, что то же самое происходило с отцом за несколько дней до сердечного приступа. Я понимал, на что способен гнев. Я представлял себе, каково это — валяться на полу, не в силах даже дотянуться до телефона.
На кого я злился? На себя самого? Может быть. Иногда гнев накатывал внезапно. На меня как будто что-то находило. Настоящие приступы злости по пустякам: бокал разбился, пуговица оторвалась… Исключительно мои оплошности. Причем гнев медленно накапливался — как и все остальное в моей жизни. Вдох мехов аккордеона, а не удар гонга. Гнев рос и в конце концов нашел выход. Возможно, это наследственная черта, ведь указующий перст отца всегда говорил мне, как надо поступать.
Странно, а может, и не странно, однако наиболее явственно я чувствовал этот гнев, когда уехал в Калифорнию ухаживать за умирающей от рака матерью.
— Значит, так… — Промис перевела дыхание. — Рано или поздно понимаешь, что все зависит от тебя. Только ты, твои цели, намерения. И ничего больше. Только ты, и ты, черт возьми, должен себя успокоить. Если повезло, у тебя на плече кто-то сидит и шепотом тебя подбадривает.
