Не видимый еще Люпэном, незнакомец наклонился за спинкой койки. Люпэн услышал, как звенят плоскогубцы, снимавшие стальные путы. Вначале высвободилась грудь, потом — руки, наконец — ноги. Чей-то голос сказал:
— Одевайтесь.
Совсем ослабевший, он приподнялся в ту минуту, когда неизвестный выпрямился.
— Кто Вы такой? — прошептал он. — Кто Вы?
Чувство бесконечного удивления охватило его. Рядом с ним стояла женщина в черном платье, с головой, покрытой кружевом, частично скрывавшим лицо. И женщина, насколько он мог судить, молодая, элегантная и стройная.
— Кто Вы такая? — повторил он.
— Надо уходить, — сказала женщина, — время не ждет.
— Если бы я мог! — ответил Люпэн, после отчаянной, но напрасной попытки. — У меня нет сил подняться.
— Выпейте вот это.
Она налила в чашку молока, и в тот момент, когда протягивала сосуд, кружева раздвинулись, открыв лицо.
— Ты! Это ты! — пробормотал он. — Вы — здесь? Вы были?.. Он с изумлением рассматривал женщину, черты которой представляли такое разительное сходство с лицом Габриэля, чье лицо, правильное и нежное, было так же бледно, а губы сложены с тем же жестким, неприятным выражением. Сестра не могла бы быть столь похожей на брата. Это было, несомненно, то же самое существо. И, ни минуты не думая, что Габриэль мог бы скрываться под женской одеждой, Люпэн, наоборот, проникся убеждением, что перед ним была женщина, а юноша, преследовавший его своей ненавистью и ударивший кинжалом, в действительности был женщиной. Ради удобства в своем ремесле супруги Дюгриваль приучили ее к мужскому платью.
— Вы… Вы… — повторял. — Кто бы мог подумать…
Она вылила в чашку содержимое небольшого пузырька.
— Выпейте вот это, — велела она. — Это — сердечное.
Он заколебался, подумав об отраве.
— Это я Вас спасла, — напомнила она.
— Правда, правда, — кивнул он. — Это Вы извлекли пули?.
— Да.
— И спрятали нож.
— Вот он, в моем кармане.
— И вы разбили стекло, когда Ваша тетка меня душила?
— Я, тем самым пресс-папье которое лежало на столе. Я выбросила его на улицу.
— Но зачем? Зачем?
— Выпейте.
— Вы не хотели, чтобы я умер? Но зачем тогда ударили меня вначале?
— Пейте.
Он залпом опорожнил чашку, не отдавая себе отчета, откуда это внезапное доверие.
— Одевайтесь… Да побыстрее… — велела она и отошла к окну.
Он повиновался, и она вернулась к нему, ибо он упал, обессиленный, на стул.
— Надо уходить, надо, времени у нас в обрез… Соберитесь с силами.
Она пригнулась, чтобы он оперся о ее плечо, и повела его к лестнице.
