— Никаких сластей или конфет тогда не было, поэтому я так любила дикую клубнику. Я была старшей дочерью, возвращалась из школы последней, все красные спелые ягоды успевали собрать младшие братья и сестры, мне оставались зеленые, нередко и живот болел. Вот бы еще раз побывать в Корее! Когда ты и Хаси станете красивыми взрослыми мужчинами, мне хотелось бы съездить вместе с вами в Корею.
Кику впервые слышал от нее подобные разговоры.
— А мне бы не хотелось еще раз оказаться в приюте, — сказал Кику.
— Потому что ты еще слишком молод, — ответила Кадзуё, по-прежнему глядя куда-то вдаль. — Чем старше становишься, тем больше хочется вернуться туда, где был в детстве.
Кику подумал, что он ровно ничего не знает о Кадзуё. Мальчик хотел сказать, что обязательно поедет вместе с ней в Корею, но Кадзуё уже встала, стряхнула прилипшую к платью траву и показала на ров вокруг императорского дворца. Там дети ловили рыбу при помощи простейшего устройства из лески и крючка. Через несколько секунд они вытащили из воды большого карпа. Карп вырывался из рук. Рыбалка здесь, по-видимому, была запрещена. Дети, которые, судя по всему, и не надеялись что-нибудь поймать, держали карпа, не зная, что с ним делать. Казалось, они вот-вот заплачут и смотрели на прохожих в ожидании помощи. Они выглядели так забавно, что Кадзуё захлопала в ладоши и рассмеялась.
Вечером, в ресторане с идеально белыми стенами и красными коврами, они заказали себе ужин из таких блюд, которые им прежде и видеть не доводилось. В центре зала на пианино играл слепой старик. Он обошел всех посетителей ресторана, спрашивая, какие мелодии они хотели бы услышать. Кадзуё смутилась и тихонько сказала:
— «Утро на пастбище».
Морские гребешки, поджаренные в масле, были сервированы в ракушках. В дыне, из которой были удалены семечки, подали желеобразный суп.
Тушеная курица была посыпана сухими лепестками роз. Кадзуё несколько раз спросила Кику:
— Вкусно?
Кику ответил, что омлет с рисом, который она готовит дома, гораздо вкуснее. Кадзуё рассмеялась.
— Видно, ты по-настоящему любишь этот омлет.
Когда пианист начал исполнять «Утро на пастбище», Кадзуё уронила на пол вилку. Наклонившись, она подняла ее. К серебряному прибору прилипли какие-то соринки. Подошел официант и положил на стол чистую вилку и горячую салфетку для рук. Неожиданно плечи Кадзуё затряслись. Она приложила салфетку к глазам и проговорила сдавленным голосом:
— Кику, ты меня ненавидишь? Расскажи мне все то плохое, что с вами случилось в нашем доме. И за себя, и за Хаси расскажи. Я хочу извиниться за все.
